Валентина Мельникова - Неоконченный романс

Небо становилось светлее, светлее, и вдруг невообразимо ярко-голубой цвет разлился по небосводу.

Максим Максимович вздохнул:

— Уже и не помню, когда рассвет встречал. Дела, заботы… Пропади они пропадом!

Абсолют их встретил поначалу холодно, но, разобравшись, что высокий, плотный мужчина не кто иной, как отец Лены, постепенно оттаял. Гангут с удивлением посматривал на старика. С задубевшим от горного солнца и ветров лицом, он не был похож на семидесятилетнего деда. Тут же он принялся накрывать на стол и походя жаловаться на житье-бытье: и в боку-то у него все время колет, и ноги отказывают, и спину прямо в узел скрючило. Но по тому, как хитро поблескивали его глаза и весело, совсем не сочувствующе улыбалась дочь, Максим Максимович понял, что жалобы Абсолюта давно устоявшийся ритуал, что-то вроде утренней молитвы.

Хлебосольный хозяин постарался на славу. Гости с изумлением переглянулись: весь стол заполнили блюда с соленым хариусом, жареным тайменем, разваристой картошкой, политой ароматным кедровым маслом, квашеной капустой и солеными огурцами и помидорами.

— Богато живете, Степан Тимофеевич, — озадаченно протянул журналист, подумав, что со скрюченной спиной вряд ли такие разносолы заготовишь.

— Только трудом праведным, только им, родимым. — Старик засуетился у буфета, вытащил штоф с ярко-малиновой жидкостью. — Водочки моей попробуйте, настояна на бруснике, исключительно пользительна для здоровья. Сам я, конечно, из принципа по утрам не пью, но на что не пойдешь ради дорогих гостей.

Мужчины выпили, а Лена отказалась. Она уже имела однажды неосторожность попробовать «исключительно пользительной» водки, после чего не помнила, как доползла до дома. Ради пользы дела она не стала препятствовать отцу. В подпитии дед был особенно словоохотлив.

Слегка перекусив, чтобы не обидеть старика, она отправилась навестить Гнедка. Мерин понуро стоял у яслей с овсом, но, увидев Лену, приподнял верхнюю губу, обнажив крупные желтые зубы, и начал радостно кивать. Девушка потрепала его по холке:

— Ах ты, паршивец, за сахар и танцевать скоро научишься.

Рогдай бегал по самому берегу, обнюхивая темные от росы камни. На противоположном берегу глухо шумел ручей, сбегающий из-под снежника. Бяшка весь утонул в тумане, солнце только-только угадывалось за скалистыми вершинами. Где-то очень высоко в небе появилась яркая сверкающая точка. Крошечное тельце блеснуло на солнце, оставив за собой медленно растекающийся по небесному своду шлейф отработанных газов. Значит, уже шесть часов, и летчики авиаполка, расквартированного недалеко от райцентра, начали плановые полеты.

Лена медленно разделась, зачерпнула воды из озера, но обливание не принесло ей радости и не взбодрило ее. Одевшись, она присела на камень и принялась наблюдать за псом. Рогдай старательно исследовал корни растущего поблизости кедра. Собака заметалась под деревом, то и дело задирая морду вверх. Лена подошла поближе. Из густой хвои на нее смотрели два маленьких круглых глаза. Тут же яркое светло-коричневое создание мелькнуло среди веток и перемахнуло на соседнее дерево.

Из избы раздался голос Абсолюта:

— Слышь, кого там Рогдай гоняет?

— Колонок, по-моему, Степан Тимофеевич.

— Ах, шельмец такой, повадился у меня кур давить. И до чего же обнаглел, днем заявился.

Зверек тем временем обманул пса, ушел по вершинам деревьев.

Лена вошла в избу. Рогдай вбежал следом, притаился за печкой, наблюдая осторожно за людьми и поводя носом на вкусные запахи. Старик, кряхтя, зачерпнул половником из большой кастрюли наваристых щей, покрошил хлебца и пододвинул миску собаке:

— Ешь, охотник, мне бы тебя лет тридцать назад.

Со всей округи соболя моими бы стали.

— Слышал я, Степан Тимофеевич, вы всю жизнь в органах проработали? — осторожно спросил Гангут.

Старик как-то странно посмотрел на него:

— А что, и прослужил, правда, в генералы не выбился. — Он плеснул в стакан водки, протянул Максиму Максимовичу. — Тянул эту лямку, как говорится, тридцать лет и три года, а потом на пенсию спровадили, не нужон стал. Вот и пришлось поохотничать, потом сюда подался. Пока ноги ходют, в поселок не поеду. Пенсия у меня на книжку идет, дети не притесняют, что еще старику надо? — Он шумно втянул в себя шмат квашеной капусты, обтер губы вафельным полотенцем. — Я ведь сюда в восемьдесят пятом перебрался, когда уже по тайге стало трудновато бегать, а так ружьишко в руки, собаку на поводок — и айда! Старуха у меня рано померла, сыновья в городе — че в поселке задницу парить, если задел есть? Никто лучше меня кулемки[9] и капканы не ставил. Настораживать их нужно один раз и с особой аккуратностью. Соболь, он хитрый, стервец, если из ловушки уйдет — второй раз его вряд ли поймаешь. Еще одна хитрость — приманка. Самое любимое его лакомство — рябчик. Но есть такие пройдошные бестии, не идут в ловушку, и все. Тогда я прячу за ветками проволоку и подвешиваю на нее мясо. Соболь капкан обойдет, нюх-то у него ой-е-ей какой вострый, приманку хвать, а проволоку-то не разорвешь. Он начинает злиться, вцепится в мясо, мечется из стороны в сторону, ну и наступит на капкан. Есть еще и другой способ. Он когда в капкан попадается, бьется в нем, от страха мочится, кроме того, на снегу кровь, запах пота и шерсть. Я этот снег, бывало, деревянной лопаточкой сниму и рассыплю около других капканов. Соболи, они охочи до того места, где другой» повозился, тут он, голубчик, и попадается. — Абсолют словно помолодел, глаза его зажглись тем особенным огнем, который сразу же выдает людей авантюрного склада характера: рыбаков, охотников, путешественников.

Забыв про принципы, старик еще раз подлил в стаканы себе и журналисту. Лена заметила, что отец, несмотря на отступление от темы, слушает Абсолюта с неподдельным интересом. Мужчины выпили, и старик продолжил свой рассказ:

— Конечно, капканы — это хорошо, но и с ружжом я неплохо хаживал.

— А почему же приманку лайки не берут, не попадаются в капкан или в ловушку? — поинтересовалась Лена.

— Это, просто. Молодую лайку нужно затолкать в петлю кулемки, прижать ногой и душить, пока не напугаешь раз и навсегда.

— Но это же жестоко, — возмутилась Лена, — мучить беспомощного пса!

— Лучше, чтобы он в капкан угодил и там мучился? Думай, что говоришь, девонька, — рассердился старик. — Они эти уроки быстро запоминают. — Абсолют глянул на гостей, дескать, не в тягость ли его байки?

— Сейчас я вам интересный случай расскажу, — продолжал старик. — В восьмидесятом охотничал я километрах в ста отсюдова, и был у меня пес по имени Иртыш, сообразительный, трудяга, каких поискать. Получилось так, что соболь от нас через дупло ушел в полый ствол громаднейшего кедра вверх и затаился. Иртыш полез за ним. А на вершине — толстенный развилок. Я по голосу слышу — в него ушли. Потом Иртыш заскулил и замолчал.