В шкафчике нашлись остатки макарон, и я поставила их вариться. Целлофановую упаковку я бросила в мусорное ведро, немного подумала, взяла ключи, напялила куртку и прогулялась до мусорных баков во дворе. Терпеть не могу лишней грязи в доме, даже если этот дом – не мой. Вернувшись, я первым делом захлопнула дверь и проверила, не испарился ли заветный портфель, но за время моего отсутствия у него не выросли ни ноги, ни крылья, равно как и у его содержимого. Я с облегчением перевела дух. Делать мне было абсолютно нечего. Мои часы показывали одиннадцать вечера. Не то чтобы мне очень хотелось есть или спать – просто я намеревалась собраться с мыслями и решить, что мне делать дальше.
За окнами блестел асфальт, черный и лоснящийся после дождя. Редкие фонари отбрасывали в ночь какой-то диковинный свет – не то розовый, не то оранжевый. Я задернула занавески и села пересчитывать деньги – те самые, что были в портфельчике. Их оказалось ровно полмиллиона, не больше и не меньше. На меня напал смех. Я легла на кровать и, загребая двумя руками деньги из портфеля, стала подбрасывать их в воздух. Я знаю, множество людей пожелало бы в этот миг оказаться на моем месте, но сама я не желала быть ни на каком ином. Вся моя постель была усыпана этими чертовыми банкнотами, а я подбирала их и бросала вверх, снова и снова – пока не вспомнила, что на кухне кипят макаронные страсти и что газ, когда его заливает огонь, становится не слишком полезен для здоровья. Я слезла с кровати и, сдув челку, чтобы она не лезла в глаза, направилась в кухню. Идти мне пришлось по разлетевшимся по полу бумажкам.
Макароны, разумеется, разварились, но мне было все равно – я не собиралась их есть. Я выключила плиту, вылила макаронную кашу в мусорное ведро, вернулась в комнату и легла на денежную постель, закинув руки за голову. Банкноты валялись теперь по всей комнате, но мне не было до них дела. Я находилась в состоянии полного удовлетворения, которое так редко выпадает человеку в этой жизни. Я была спокойна, довольна и счастлива. Мне совершенно ничего не хотелось, и в то же время я ощущала, как все треволнения и напряжение этих последних дней сползают с моих плеч, как исчезают ночные тени на восходе солнца. Музыка за стеной смолкла, зато где-то сбоку заплакал ребенок. Что было дальше, я не помню, потому что крепко заснула.
Проснулась я, лежа на каких-то хрустящих бумажках. Зевая, я потянулась, и несколько бумажек порхнуло на пол. Только тогда я вспомнила, что это такое, и засмеялась.
Затрещал дверной звонок.
– Пошли все в темный лес, меня нет дома, – сказала я двери и повернулась на другой бок.
Звонок подавился трелью и умолк, как соловей, которому неожиданно свернули голову. И то сказать, он уже порядком мне надоел.
– Эй, Татьяна, ты дома? – донесся до меня сквозь дверь голос дяди Васи.
Тэк-с. Соседушка, значит. Душа общенья просит. Наверняка вчера кто-то видел, как меня привезли. Доставили, можно сказать, к самым дверям с личным шофером.
– Татья-яна! – завывала дверь. – Открой, разговор есть.
Нехотя я поднялась с постели. Оказалось, что я так и спала в одежде, не раздеваясь.
– Иди проспись, дурак! – бросила я в сторону двери и, вздохнув, стала собирать рассыпавшиеся банкноты. За некоторыми из них приходилось нырять под кровать, некоторые неведомо как оказались на пианино, а иные валялись под столом у окна, возле самой батареи, источавшей теперь слабенький, чахоточный жар.
С лестничной клетки донеслось приглушенное хихиканье.
– Значит, уже выпустили, да? А то я думал, тебя как следует упекли! В места, как говорят в народе, не столь отдаленные! А в чем дело-то было, может, скажешь?
Должна признаться, я не выношу пьяниц. В нашей многострадальной стране, где пьют все, кому не лень, достоинством это, конечно же, не назовешь. С пьяницами нужно быть терпимой, нужно выслушивать их бесконечные косноязычные бредни, перемежаемые непременным «ты меня уважаешь?». Все пьяницы – в душе великие философы, и у каждого имеется наготове убедительная причина, почему он не может не пить. А то, что они отравляют жизнь близким, не говоря уже о своей собственной, – такая мелочь, что даже не заслуживает упоминания.
– Дядя Вася, – крикнула я, отправляясь на кухню, – хочешь, я тебе веревочку подарю?
Существо за дверью притихло, пытаясь понять смысл моего вопроса.
– Зачем веревочку-то? – выдавило оно из себя наконец.
– А ты возьми ее, намыль да удавись, – предложила я. – Представляешь, какое будет твоей жене и детям облегчение?
– Да ты, никак, шутишь, – сокрушенно пробубнила дверь. – Как же это можно так? Ведь это – грех!
Мне хотелось есть. Я полезла в холодильник, но, как и следовало ожидать, со вчерашнего дня в нем ничего не прибавилось.
– Ах, черт! – с гримасой досады промолвила я.
Надо идти за покупками, а тут, как назло, на лестничной клетке драконом стоит дышащий перегаром дядя Вася в предвкушении последних новостей. Конечно, я его не боюсь, я вообще мало кого боюсь, да и испугать меня сложно.
Итак – в магазин. Фрукты, соки, морепродукты, которые я так люблю. Тортик, и чтобы в нем обязательно безе, а безе чтобы с орешками. Пусть кто угодно морит себя голодом, соблюдает режим и по двадцать раз на дню вскакивает на напольные весы, пусть обмеряет талию сантиметром с черными насечками, вздрагивая от каждого лишнего метра, появившегося между завтраком и ужином, я останусь при своем мнении: диеты, психоанализ и фитнес выдумали люди, которым иначе на роду было написано подметать тротуары или служить смотрителями в общественной уборной. А так как подметать тротуары нелегко, да и невыгодно в денежном отношении, а в общественных уборных посетители раскрываются всегда с самой низменной стороны, эти хитрецы провозгласили культ здоровья, физического и душевного, о котором они якобы пекутся денно и нощно, и против которого решительно нечего возразить. Быть толстой (или считаться таковой) теперь больший грех, чем быть злобной, склочной, необразованной тупицей, но с тонкой талией, а плоская грудь стала большей добродетелью, чем доброта и естественное обаяние. Какой бы размер я ни носила, я все равно не собираюсь отказывать себе в удовольствии хорошо поесть. Когда человек ведет такой образ жизни, как я – вечные хлопоты, поиски, сомнения, тревоги, расчеты, – все горит и превращается в чистую энергию. Так что не следует забывать о десерте, ну, и по мелочи: рис, грибы, макароны, масло, оливки… Мысленно я пробегала весь список, снимая книги с нижней полки. На ней тома стояли в два ряда, и я знала, что в заднем ряду нескольких книг не хватает, так что образовывалось вполне внушительное свободное место. Туда я и запихала заветный портфельчик, отложив из него три сотни – для разных покупок. Новая одежда мне тоже не помешает. Вообще, если хорошенько вдуматься, мне много чего не помешает. Но сначала…
