— Как жена. Ты можешь уделить мне время?
— Безусловно.
Она тяжело переживала его отказ принять проект «Сансаут селект», тяжелее, чем предполагала. После того как она вошла в состав руководства авиакомпании, ее предложения много раз отвергали или проваливали на голосовании, но она легко переносила эти небольшие поражения и в конечном итоге всецело поддерживала принцип подчинения меньшинства большинству.
Но на этот раз все было по-другому — и не без причины. Она дала возможность другим внести в этот проект свой вклад, творческий и информационный, но «Селект» был ее идеей, а Фостер отверг эту идею. Судя по ее настроению в последние пару недель, она восприняла это как личную обиду.
За прошедшее время этот вопрос всплыл всего один раз. На прошлой неделе на совещании руководства Джо Макдональд мельком упомянул о «Селект». Лаура метнула в него предупреждающий взгляд: не упоминай об этом. Больше о проекте не говорили, по крайней мере в присутствии Фостера, и он не думал, что эта тема шепотом обсуждалась за его спиной. Он нигде не видел материалов, которые Лаура использовала для своей презентации. У него было такое чувство, что, поскольку он не подхватил эстафету, все решили, что это дохлый номер.
Он отверг «Сансаут селект», хотя сама перспектива предоставления альтернативных услуг была захватывающей. Втайне от Лауры он сам обдумывал ее и провел собственный анализ растущего рынка, прикидывая, как захватить большую его часть.
Он изучал новые сверхзвуковые авиалайнеры и подумывал о том, не заказать ли их, чтобы организовать элитные чартерные перевозки. Он даже размышлял о том, чтобы организовать дочернюю компанию «Сансаут», как и предлагала Лаура.
Он позволил Лауре некоторое время понянчиться со своим уязвленным самолюбием, делая вид, что не замечает ее уныния. Означает ли этот неожиданный визит в его кабинет, что она начинает выбираться из своего подавленного состояния? Остается лишь надеяться.
— В этот раз ты не принесла мне вина, — сказал он.
Она повернулась и озадаченно посмотрела на него.
— Неужели это было так давно, что ты забыла? Тогда ты удивила меня, устроив ленч прямо здесь, в моем кабинете. Чтобы отпраздновать три месяца со дня нашей свадьбы.
— Четыре месяца. И это было шампанское.
— Правда? Я не запомнил, что мы пили. Но я живо вспоминаю десерт.
— Веселые деньки, — она улыбнулась и скромно потупила взгляд.
— Я скучаю по ним.
Прошло несколько секунд, прежде чем она подняла голову и посмотрела на мужа, на этот раз со всей серьезностью.
— У нас все еще могут быть веселые деньки, Фостер.
— Но не такие.
— Не точно такие. Другие. Но не хуже.
— Я так не думаю, — невесело усмехнулся он.
Она выдержала его взгляд, а затем сказала:
— Я больше не вернусь.
— Не вернешься?
— В тот дом. К Гриффу Буркетту. Я не буду этого делать.
Понятно. Значит, так она хочет отплатить ему за обиду. Сохраняя бесстрастное выражение лица, он сложил руки на коленях, сцепив пальцы.
— Правда?
— Да.
— Почему так вдруг…
— Не вдруг. Я думала об этом с… с последнего раза. Я больше туда не вернусь.
— Это ты уже говорила. Полагаю, я заслуживаю объяснения?
— Потому что это неправильно.
— Неправильно по чьим меркам? Как это может быть неправильным, если я это одобрил?
— Я не одобрила. Неправильно по моим меркам.
— Понятно. И когда ты решила, что это неправильно?
— Когда ты впервые предложил это, — она произнесла эти слова тихим голосом, глядя в сторону. А затем, уже более твердо, прибавила: — Я была против с самого начала. Согласилась только потому, что люблю тебя и хотела дать тебе все, что ты у меня просишь. Но я не могу этого делать. И не буду.
— Мне казалось, что ты хочешь ребенка не меньше, чем я.
— Дело не в этом! — воскликнула она. — Я хочу ребенка. Ради нас двоих. Очень хочу. Но у нас есть выбор. Меня могут оплодотворить искусственно, спермой анонимного донора.
— Ты знаешь, как я к этому отношусь.
— Ладно, — после некоторого колебания сказала она. — Я пойду на уступку. Раз уж Грифф Буркетт знает обо всем, мы можем использовать его сперму. Он предлагал это во время нашей первой встречи, помнишь? Так он не лишится своих денег. Мы отнесем его сперму в кабинет врача и выдадим за твою. Никто ничего не узнает.
— Я бы не стал прибегать к этому методу.
— Мне он не кажется неприемлемым.
— А мне кажется. И кроме того, не слишком ли рано обращаться к плану «Б»? Прошло всего три цикла.
— Я знаю, сколько прошло циклов, — ее ответ прозвучал резко. — Даже если бы один, я больше этого делать не буду.
— Тебе неприятен Буркетт? Он плохо с тобой обращался?
— Нет.
— Бесцеремонно, грубо?
— Нет.
— Потому что, если он…
— Нет.
— Хорошо, — он не стал комментировать эту ложь, давая Лауре время прийти в себя.
Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.
— Мое решение никак не связано с ним. Все дело во мне. И во всей этой идее.
— Мы обсуждали эту идею несколько месяцев. Рассматривали каждую деталь, много раз.
— Я это знаю.
— И ты согласилась.
— Да. Но одно дело абстрактные рассуждения, а другое… — Она внезапно выпрямилась. — Я не обязана оправдывать свои чувства. Или пытаться объяснить их. Я не хочу этого делать, — с нажимом повторила она. — С меня хватит.
— Это меня удивляет, — помолчав несколько секунд, сказал он. — На тебя это не похоже — оставлять работу незаконченной.
— Верно.
— Ты никогда не отказывалась от своих слов.
— Нет, и в этот раз тоже не собиралась. Я думала, что смогу отнестись к этому как к любой другой обязанности. Но я не могу.
— Не предполагал, что это станет причиной таких душевных страданий.
— Ты ошибся.
— Может, ты принимаешь все это слишком близко к сердцу?
— Я твоя жена, — она ошеломленно посмотрела на него. — Я имею половые сношения с другим мужчиной. И как, бога ради, мне не принимать это близко к сердцу?
— Ты начинаешь впадать в истерику, Лаура, — он бросил осторожный взгляд на дверь кабинета.
Она обхватила локти и повернулась к нему спиной. Он три раза качнул кресло вперед-назад, а затем выехал из-за стола и остановился позади ее. Затем он протянул руки и обхватил ладонями ее талию. Она поморщилась и попыталась высвободиться, но он крепко держал ее.
— Я просчитался. Не думал, что это затронет твое представление о том, что правильно, а что неправильно.
— Мне очень не хочется разочаровывать тебя, Фостер. Я знаю, как это важно для тебя. Но здесь есть моральная двусмысленность, через которую я не могу переступить.
