— Отдайте, пожалуйста, конюху это письмо, — сказала Мерси, — это ему по дороге. Ему надо только отдать и больше ничего.
Горничная охотно исполнила эту просьбу. Оставшись опять одна, Мерси посмотрела на записочку, поданную ей.
В первый раз ее благодетельница использовала такой формальный способ общения с ней, когда они находились в одном доме. Что значило это отступление от принятых привычек? Не получила ли она отказ? Не догадался ли уже о правде здравый ум леди Джэнет? Нервы Мерси были расстроены. Она страшно дрожала, развертывая сложенную записочку.
Она начиналась без всякого обращения к ней и кончалась без подписи. Вот что в ней было написано:
«Я должна просить вас отложить на некоторое время объяснение, которое вы обещали мне. В мои лета неприятные сюрпризы очень мучительны. Мне надо иметь время успокоиться, прежде чем я буду в состоянии услышать, что вы хотите сказать. Я постараюсь заставить вас недолго ждать. Пока все будет продолжаться по обыкновению. Мой племянник Джулиан, Орас Голмкрофт и дама, которую я нашла в столовой, по моему желанию останутся в доме, пока я буду в состоянии встретиться опять с ними и с вами».
Тут записка кончилась. На какое заключение указывала она?
Угадала ли истину леди Джэнет, или она только предположила, что ее приемная дочь каким-нибудь постыдным образом соединила с тайною «Мерси Мерик»? Строчка, в которой она называла непрошеную гостью в столовой «дамой», очень заметно показывала, что в ее мнении произошла перемена в этом отношении. Но достаточно ли оправдывала эта фраза предположение, что она уже предвидела сущность признаний Мерси? Нелегко было разрешить это сомнение в эту минуту — и оказалось также затруднительно пролить на это свет и впоследствии. До конца своей жизни леди Джэнет решительно не хотела сказать никому, к какому заключению пришла она мысленно, какую скорбь втайне подавила в этот день.
Между многим, однако, что было окружено неизвестностью, одно, по крайней мере, оставалось ясно. Время, которым Мерси могла располагать в своей комнате, было продлено на неопределенный срок ее благодетельницей. Много часов могло пройти, прежде чем открытие, которое она обязалась сделать, потребуют от нее. За эти часы она сможет наверняка привести в порядок свои мысли и написать свое признание Джулиану Грэю.
Снова положила Мерси перед собой лист бумаги. Опустив голову на руку, она старалась проложить себе путь сквозь лабиринт прошлого, начиная с того дня, когда она встретила Грэс Розбери во французском домике, и кончая тем днем, который свел их лицом к лицу во второй раз в столовой Мэбльторна.
Ход событий начал ясно складываться в ее мыслях, звено за звеном.
Она заметила, продолжая вспоминать прошлое, как странно Случай или Судьба проложили путь с самого начала к ее присвоению чужой личности.
Если б Мерси и Грэс встретились при обычных обстоятельствах, они не сделали бы друг другу признаний, которыми обменялись. Обстоятельства же сложились так, что они сошлись, попав совершенно случайно в обстановку общих неприятностей и общей опасности, в чужой стране, что особенно располагает двух женщин одной нации раскрыть свое сердце друг другу. Никаким другим образом Мерси не могла бы узнать при первой же встрече те гибельные сведения о положении и делах Грэс, которые ввели ее в искушение, как необходимое последствие разорвавшейся немецкой гранаты.
Подвигаясь с этого пункта сквозь постепенный ряд событий, которые так естественно и вместе с тем так странно благоприятствовали совершению обмана, Мерси дошла до последнего периода, когда Грэс последовала за ней в Англию. Тут опять она заметила во второй раз, как Случай или Судьба опять проложили путь к той второй встрече, когда они очутились лицом к лицу в Мэбльторне.
Мерси хорошо помнила, что она отправилась в собрание благотворительного общества представительницей леди Джэнет по собственной просьбе леди Джэнет. По этой причине ее не было дома, когда Грэс вошла в него. Если б ее возвращение было задержано только на несколько минут, Джулиан успел бы вывести Грэс из комнаты и страшная встреча, уложившая Мерси без чувств на пол, не случилась бы. Вместо этого период ее отсутствия был сокращен, как в то время казалось, самым необыкновенным случаем. Лица, собравшиеся в благотворительном обществе, не сошлись в вопросе по тому делу, которое заставило их собраться, так что необходимо было отложить собрание до будущего раза. И Случай или Судьба так определили это время, что Мерси вернулась в столовую именно в ту минуту, когда Грэс Розбери настаивала, чтоб ее свели на очную ставку с женщиной, занявшей ее место.
Мерси еще не смотрела на это обстоятельство в таком зловещем свете. Она была одна в комнате во время страшного кризиса в своей жизни, она была изнурена и ослаблена волнениями, которые потрясли ее до глубины души.
Мало-помалу она почувствовала, что состояние безволия овладело ею в горьком одиночестве из-за этого нового течения мыслей. Мало-помалу сердце ее начало замирать от прокрадывающегося холода суеверного страха. Смутные, страшные предчувствия заставили забиться кровь в ее жилах, потекли по ним вместе с ее кровью. Мистическое ощущение скрытого несчастья заполнило атмосферу ее комнаты. Яркий свет свечи предательски потускнел. Сверхъестественные дрожащие голоса слышались около дома в стоне зимнего ветра. Мерси боялась оглянуться назад. Вдруг она почувствовала, как ее холодные руки закрыли ей лицо, хотя она сама не знала, когда подняла их и зачем.
Все еще изнемогая от ужаса, овладевшего ею, она услышала шаги, мужские шаги, в коридоре. В другое время звук этот испугал бы ее, теперь он разрушил чары. Шаги показывали жизнь, товарищество, человеческое присутствие — все равно какого бы то ни было рода. Она машинально взяла перо, она начала вспоминать о своем письме к Джулиану Грэю.
В эту минуту шаги остановились за дверью. Мужчина постучался.
Она все дрожала. Она еще не могла совладать с собою. Тихий крик испуга вырвался у ней при этом стуке. Прежде чем стук повторился, она собралась с мужеством и отворила дверь.
Человек в коридоре был Орас Голмкрофт.
Его румяное лицо стало бледным. Его волосы (о которых он особенно заботился в другое время) были в беспорядке. Обычная вежливость джентльмена в обращении исчезла, перед ней стоял человек, угрюмый, недоверчивый, раздраженный до последней степени, нетерпение чувствовалось во всем. Он посмотрел на Мерси проницательно и подозрительно, он заговорил с нею без всякого предварительного извинения холодным, сердитым голосом.
