– Василий Иваныч! – взывали оба в один голос. – Василий Иваныч, мы в аэропорту!
И внезапно спрятали телефоны в карманы, кивнув и обменявшись довольными взглядами.
Успели, поняла Кира. Саша, похоже, еще не прошла паспортный контроль. Значит, Максим скоро будет с ней…
Она не успела додумать. Отбрасывая с пути людей, Максим врезался в узкий проход между двумя стойками таможенников, проводивших вялый досмотр. Послышались возмущенные вопли, однако таможенник даже не глянул на растрепанного Максима, с этой его рукой, перевязанной лоскутом в цветочек. Лоскут вдруг показался Кире странно знакомым… Максим волок за собой сверкающую париком Киру, которая, в свою очередь, тащила Новорусских в этой его замечательной малиновой жилетке и совершенно мокрых шортах.
«Спрайт!» – пронеслось в голове.
Но Кира тотчас забыла об этом, тем более что Новорусских, не замечая своего вида, напряженно всматривался вперед, где стояли две будочки паспортных контролеров.
Около одной стояла высокая женщина, возле другой – мужчина. «Высокая, – значит, не Саша», – мельком подумала Кира и больше не взглянула на нее, потому что ее глаза невольно вцепились в вызывающе пеструю рубашку мужчины.
Он стоял к Кире в профиль, улыбаясь черноволосой контролерше, в одной руке держа кейс, а другой – одергивая свою мятую рубашку, испещренную немыслимыми зигзагами, пятнами, кляксами – и яркой надписью большими буквами: «Все будет хорошо!»
Кира споткнулась.
«Все будет хорошо!»
Она вскинула глаза – и опять споткнулась, увидев подбородок незнакомца, на который, словно каракулевый черный чехольчик, была «надета» маленькая смешная бородка.
Кира тихо ахнула, хватаясь за горло, и оцепенение вмиг слетело с нее.
Эта бородка! Эта рубашка!.. Фридунский!
Так вот кто увезет «Галатею»! Сейчас Максим остановит его, передаст термостат…
Нет!
Она приоткрыла рот, чтобы закричать, однако в это время седой толстяк в голубой рубашке, который со скучающим видом переминался с ноги на ногу, стоя между двумя кабинками контролеров, резко заступил ей путь и приложил палец к губам.
Кира изумленно отпрянула, и толстяк, подмигнув, легким кивком показал ей на будочку другого контролера.
Высокая молодая женщина, только что положившая паспорт на барьер, повернула голову и равнодушно взглянула на Кирин парик и ее сарафанчик, далеко не достигавший колен.
Уголки нежно-розовых, слегка подкрашенных губ дрогнули в снисходительной усмешке.
Да… она могла позволить себе такую усмешечку, эта леди с прической волосок к волоску! Ее недлинная коса являла собой образчик парикмахерского искусства, щеки были чуть-чуть, самую малость, тронуты румянами поверх дорогого тонального крема, от которого кожа матово-нежно светилась. Соболиные брови были высокомерно вскинуты, роскошные ресницы обрамляли ясные серые глаза. Вот только с носиком лощеной красавицы произошла, видать, какая-то неприятность, потому что на него была наклеена узенькая полосочка пластыря… Впрочем, это не портило общего впечатления ухоженности и благополучия, которыми так и сквозил весь облик молодой женщины. Все в ней было великолепно: изысканная джинсовая рубаха, и серые вельветовые брюки, облегающие худые длинные ноги, и массивный браслет, охвативший запястье: браслет «Ролекса», по циферблату которого шло красное кольцо с серебристо сверкающими буковками.
Сердце Киры больно, резко стукнуло – и словно бы оборвалось, покатилось. Она где-то видела, где-то уже видела и эти часы, и их обладательницу.
Смятенно уставилась в равнодушные серые глаза…
И вспомнила!
Это лицо прежде принадлежало ей. Это была ее помада, и ее серьги-полумесяцы с зелеными редкостными гранатами, и ее джинсовая рубашка, и брюки – все было ее.
Кроме «Ролекса». Перед Кирой стояла она сама, зачем-то нацепившая часы, которые Мэйсон Моррисон некогда подарил… Алке!
Болезненная пустота воцарилась в груди. Кира пошатнулась, и Новорусских подхватил ее под локоть. Рядом с Кирой был только он один: Максим стоял теперь около той, сероглазой, но смотрел не на нее. Все внимание Максима было приковано к контролеру, перед которым он развернул какую-то смятую бумажку…
Кира видела только ее обратную сторону, однако та оказалась знакома ей, будто изнанка старого, заношенного платья. В руках Максима была листовка, возвещающая о том, что за совершение особо тяжких преступлений (список прилагается) разыскивается Москвина Кира Константиновна, 1968 года рождения.
Контролер приподнялся – и недоверчиво скользнул глазами с листовки на женщину, спокойно стоявшую рядом. Она ведь не знала, что схожа с разыскиваемой преступницей как… как две капли воды! Как близнец с близнецом. Как Рем с Ромулом. Как Виола с Себастьяном. Как Железная Маска с Людовиком XIV. Как сиамская Даша – с сиамской Машей, наконец!
Внезапно побледнев, контролер нажал на кнопку, притулившуюся в уголке его стола…
– Наконец-то! – пробасил седовласый толстяк и с ловкостью, неожиданной в его массивном теле, обогнул Киру и приблизился к сероглазой женщине с косой.
В ту же минуту черноглазая контролерша, только что меланхолически листавшая паспорт Фридунского, привстала и, перегнувшись через барьер, ловко защелкнула на запястьях своего клиента наручники.
Кира ошеломленно повела на девушку глазами.
Это была Саша-детективщица.
* * *
Кира стояла, прижавшись лбом к толстому стеклу. Это было особенное стекло, прозрачное только с одной стороны, так что Кира, оставаясь незамеченной, могла видеть, как Алка снимает русый парик, отклеивает пластырь с носа и осторожно вымывает светлые линзы из своих черных, опасно поблескивающих глаз.
Странно… Чудилось, будто Кира видит ее на экране телевизора. Наверное, такое ощущение испытывает человек, просматривая видеопленку, запечатлевшую давно исчезнувшего из его жизни знакомого. И тоска, и безвозвратность…
Вот именно! Ничего нельзя изменить. Ничего нельзя вернуть. Алка уехала от Киры на Карадаг – уехала навсегда. Она сама сделала свой выбор – так о чем сокрушаться?
Безвозвратность… какое жестокое, какое вечное слово!
– Ох и лихая барышня… – произнес позади Киры низкий насмешливый голос, и она с облегчением отвернулась от окна.
Это был тот самый седой толстяк в голубой рубашке, который арестовал Алку. Теперь Кира уже знала, что он полковник ФСБ. А звали его Василий Иваныч…
– Между прочим, в той афере с алмазами, о которой вы уже наслышаны, инициатива исходила от Вихновской, – сообщил он, ловя погасший Кирин взгляд и почему-то неодобрительно покачивая головой. – Она тогда состояла в близких отношениях с Игорем Глыбиным и узнала от него о перехваченном курьере. Голова у нее хорошая, ничего не скажешь, да и вы сами могли в этом убедиться. Вихновская сумела заронить в душу Игоря ядовитое зерно искушения, однако как им удалось сбить с пути истинного генерала – это непостижимо уму!
