Он напрягся и сделал движение встать, но Эйслин обхватила его руками за поясницу.
– Ты никуда не пойдешь, Лукас Грейвольф.
– Я стыжусь самого себя.
– Ты нуждался во мне. – Мягкость тона парализовала его защитную реакцию. – Здесь нечего стыдиться. Лукас, почему тебе так трудно признать, что иногда тебе кто-то нужен? Никто не бывает полностью самодостаточен. – Она нежно коснулась пальцем его рта. – Тем утром мне понравилось быть нужной. И меня совсем не обидело то, что ты сделал. Я только пожалела, что ты не дал мне побольше самостоятельности.
Она оторвала голову от подушки и стала его целовать. Сначала Лукас не поддавался, но она продолжала водить губами по его рту, и он растаял. Когда она снова откинула голову на подушку, он наклонился следом и показал, как он в ней нуждается.
Отдыхая после занятий любовью, Эйслин водила руками по его потной спине, по талии и ягодицам.
– Ты ничего не слышишь?
– Слышу, – пробормотал Лукас ей в шею. – Свое сердце. Оно до сих пор бьется как загнанное.
Она улыбнулась ему в плечо и небольно прикусила кожу, наслаждаясь даже такой малейшей толикой его уязвимости.
– Мое тоже кто-то загнал. Но я имела в виду нечто другое.
– Например, Тони?
– Не например, а именно Тони. Схожу-ка я лучше проверю его.
Лукас отстранился и растянулся на спине. Горящим собственническим взглядом он смотрел, как Эйслин натягивает халат, что был на ней накануне, и выходит из спальни.
Он не мог припомнить, что был когда-то счастливее. У него бывали и радостные времена – дни рождения и рождественские праздники. Ему нравилось охотиться в горах вместе с дедом. Он ликовал, выигрывая соревнования по легкой атлетике. Но собственно счастье казалось ему чем-то недоступным. Это был атрибут людей с нормальными семьями и происхождением, людей с чистой кровью, которые не живут с клеймом, на которых не навешивают ярлыки.
Сегодня утром Лукас Грейвольф подошел к этому понятию так близко, как никогда в жизни. Он даже позволял себе бездумно улыбаться. Потягивался, как дикий кот, которому больше не надо волноваться о пропитании. Ощущение счастья оказалось не таким страшным, как он раньше думал.
Эйслин тоже шла в детскую как в облаке радости. Любовь Лукаса прогнала вчерашние страхи. Сияющий солнечный свет ярко освещал комнату. И будущее теперь тоже заиграло светлыми радостными красками. Ведь он наконец-то принял ее любовь. Ей удалось до него достучаться.
Он пока не говорил, что любит ее, но нельзя же иметь все сразу. Он ее хочет. Ему нравится, что она присутствует в его жизни и в постели. Может быть, в конце концов из этого прорастет и любовь. А пока она удовлетворится тем, что имеет. Жизнь хороша!
– Доброе утро, Тони! – весело сказала она, входя в детскую.
Малыш захныкал.
– Ты хочешь есть? Или переодеться? Сейчас мамочка поменяет подгузник и будет гораздо лучше, да?
Однако, еще только наклоняясь к ребенку, она уже поняла – что-то не так. И чисто по-матерински она сразу осознала, в чем дело. Ее встревожило хриплое дыхание мальчика. Она коснулась его и закричала:
– Лукас!
Тот надевал в этот момент джинсы и по голосу Эйслин понял, что произошла беда. Он лучше других знал, что она не паникерша. Не прошло и пары секунд, как он оказался у двери детской:
– Что случилось?
– Тони! Он весь горит в лихорадке! Послушай, как он дышит.
Ребенок дышал с ужасающим свистом. Часто и неглубоко. Личико покрыто пятнами. И вместо громкого здорового крика, так радовавшего его родителей, его едва хватало на жалобное мяуканье.
– Что мне делать?
– Позвони Джину.
Эйслин уже раздела мальчика и сунула ему в попку термометр, который держала под рукой по совету книжек по воспитанию. Лукас не стал спорить. Он помчался в кухню и быстро набрал нужный номер.
– Алло, – сонно ответил Джин на втором гудке.
– Джин, это Лукас. Тони болен.
– Простуда. Я дал…
– Ему стало хуже. Он с трудом дышит.
Джин уже понял по тону Лукаса, что все очень серьезно.
– У него есть температура?
– Минутку. – Лукас закрыл микрофон рукой и прокричал Эйслин его вопрос.
Она появилась на кухне, держа на руках Тони. Ее глаза были полны ужаса.
– Сто четыре[16], – шепотом сказала она. – Лукас… – В ее тоне слышалась мольба.
Он передал сведения Джину, и тот выругался. Лукас слышал на заднем плане голос матери, которая спрашивала, кто звонит и что случилось.
– Черт, Джин, что нам делать? – требовательно спросил он.
– Для начала успокоиться, – деловито ответил доктор. – Затем сделайте Тони холодную ванну, надо сбить температуру. И как можно скорее везите его сюда.
– В клинику?
– Да.
– Мы будем через полчаса или раньше.
Лукас повесил трубку и передал Эйслин указания Джина. Пока она купала Тони в холодной воде, он закончил одеваться. После чего они поменялись местами. Он принял ребенка, а она набросила на себя первую попавшуюся одежду.
Потом Эйслин надела на Тони подгузник, завернула его в купальную простыню и быстро вышла на улицу. Лукас уже сидел в ее машине с заведенным мотором.
Участок перед домом после вчерашнего дождя превратился в болото. Лукас с трудом выруливал из липкой грязи, пока они не выехали на дорогу. Та оказалась лишь немногим лучше. Машину пару раз заносило в канаву, задние колеса скользили на жидком иле.
Лукас сгорбился над рулем, до боли сжимая его руками. Его напряженное лицо напомнило Эйслин о другом случае, когда он вел ее машину точно с такой же сосредоточенностью. Тогда казалось, что это дело жизни и смерти. Но оно бледнело по сравнению с сегодняшним. Теперь она узнала, что такое настоящий ужас: когда твой ребенок на грани жизни и смерти.
Дорога до города показалась вечностью. Крошечное тельце Тони было таким горячим, что, казалось, могло оставить ожог на груди Эйслин. Малыш беспокойно вертелся. Он на минуту задремывал, но, задыхаясь, просыпался.
Джин и Элис выбежали из клиники, как только увидели, что их машина влетает на парковку.
– Как он? – Джин открыл дверцу со стороны Эйслин.
– Джин, помоги ему, – со слезами попросила она. – Он весь горит. По-моему, температура опять поднялась.
Они поспешили к клинике, обгоняя друг друга. Эйслин с Тони на руках пошла в смотровую. Клиника еще не открылась, и в коридоре пока не было пациентов, которые могли бы посоперничать с ней за внимание доктора.
Элис и Джин методично осмотрели ребенка, оттеснив в сторону его беспокойную мать. Эйслин посмотрела на Лукаса, надеясь на поддержку, но тот не сводил глаз с Тони. Почти всю дорогу он молчал. Эйслин хотелось его утешить, но она знала, что ей нечего сказать, кроме пустой банальности. И как она может его утешить, если сама в таком ужасе?
