что рвало душу на части:
— Тимур, так это всё из-за денег? Насколько больше ты теперь получаешь?
Ариевский шумно вздохнул, а затем закатил глаза, будто я задала слишком глупый вопрос, на который даже не хотелось отвечать.
— Больше. Но это ещё не всё. Знаешь, кто был тем кабелем, которого я застал в постели с женой и из-за которого я лишился всё, что имел? — В ответ я отрицательно кивнула головой, не имея никаких предположений. На что он ухмыльнулся, а затем продолжил. — Вольский. Это был твой мажор. Вот такой поворот, Лисёнок. Твой Вольский влез в мою жизнь, причем дважды. Поэтому, я хочу, чтобы ты знала, кто тебя окружает и, чтобы ты была осторожна. Леся, он опасный человек и совсем не тот, за кого ты его принимаешь.
Когда Тимур закончил говорить, я уже не могла сдерживать эмоций. В уголках глаз щипало от слез. Внутри все затягивалось будто бы в тугой узел, а воздух становился таким тяжелым, что трудно было дышать. Голова коснулась коленей, а затем последовал громкий крик, что вырвался наружу. Я рассыпалась на молекулы, растворялась в пространстве, утопая в своей боли.
— Лесенька моя, — шептали его губы, а руки обнимали за хрупкие плечи. Он пытался меня успокоить. Гладил по голове, бережно прижимая к своей груди.
Минуты потянулись часами, а затем время совсем остановилась, и я даже не сразу поняла, что происходит, когда мое трепещущее тело оторвали от стула. Совсем с катушек слетела, не отдавая отчета происходящему. Тимур открыл дверь, ведущую на балкон, а затем вошел в спальню, неся меня на руках.
В голове всплывали картинки никогда не забытых воспоминаний. В тех воспоминаниях я была счастлива. Была, но уже никогда не буду. Мой мир был лишь иллюзией, придуманный больным мозгом. Первая встреча, та самая первая, когда он окинул презрительным взглядом с головы до ног, бросаясь колкими словечками: «А ты чего варежку открыла? Садись давай!». А затем была его кривая ухмылка на лице и заметный нервный смешок, когда он попытался пошутить. Мы тогда не понравились друг другу, это точно. Были подобно кошке и собаке, говорящие на разных языках. Я называла его личным кошмаром, а он считал меня необучаемой. Но все изменилось в один день. Тот день, когда Вольский подвез меня к воротам автошколы и поцеловал на прощание. Ариевский тогда перед собой долго смотрел, будто увидев призрака. А потом вечером мы встретились в ночном клубе и именно с того момента наступила точка невозврата. Мы целовались, долго, страстно. Были пьяными в стельку, но, кажется, счастливыми. Какой же я была дурой, воспринимая внезапные чувства Ариевского за чистую монету.
— Лесь, скажи что-нибудь? — Прервал мысли Тимур, опуская меня на кровать.
Осмелилась взглянуть на него. И где только силы нашлись? Он смотрел на меня с нескрываемой тревогой. На лице дрожал мускул, а на лбу выступала едва заметная вена. Ожидал. Ждал до последнего ответную реакцию с моей стороны. Даже в ладони взял мою руку, а затем принялся покрывать ее трепетными поцелуями.
— Пообещай, что забудешь меня? Просто пообещай. Лисенок, я не достоин твоих слез. Девочка моя, не плачь, — он стирал с моих щек влагу, а я сидела напротив, не шевелясь.
Не знала, что может быть настолько больно. Больно до онемения языка. Кажется, он что-то говорил о ненависти. О том, что вся наша связь была неправильной. Что он не должен был вмешиваться в мою жизнь, но вмешался.
— Уходи. Тимур. Навсегда. — Единственное, что смогла произнести, вытягивая из себя слова, будто осколки стекла из кровоточащей раны.
И он ушел, не говоря ни слово. Лишь один раз к себе прижал, целуя в лоб, точно покойницу. А я уже была покойницей. Точнее, не так. Покойником были мои чувства. Их просто убили, сделав контрольный выстрел, будто бы в самую голову. Покойся с миром, моя любовь. Тебя больше никогда не будет в моей жизни. Отныне ты для меня мертвый.
Оказалось, что иногда так бывает, когда в чьей-то жизни ты всего лишь орудие мести. Тебя используют, для достижения личных целей, нагло играя. Для Тимура я была лишь игрушкой. Он бесцеремонно влез в мою жизнь, стирая границы здравого смысла. Он знал, он все знал. Знал, поэтому и совратил тогда в машине. Знал, что Вольский обо всем узнает. В героя-любовника играл. Подлец! Хотел отомстить Вольскому, а получается не рассчитал, что я влюблюсь в него по-настоящему. Что захочу быть с ним навсегда. А Вольский с ума сходил, наблюдая за нами со стороны. Теперь я понимаю, откуда взялась та странная гиперопека. Тим тоже знал обо всем. Они оба знали.
27
В ту субботу мне хотелось, как минимум, умереть. Но умирать из-за мужчины — глупо. Да только глупость иногда не знает границ, а потому совершаются отчаянные поступки. Нет. Я не пыталась покончить с жизнью. И у его подъезда я тоже не сидела. Мне всего лишь хотелось спокойствия и тишины. Такой тишины, чтобы не слышно было человеческой речи. Чтобы ничего не смогло напомнить о нём.
Я не помню, как шатающиеся ноги увели меня прочь из квартиры Артёма. Кстати, Артём тогда так и не появился. А я не обиделась на него, нет. Я просто поменяла своё мнение о человеке. То, что наша встреча с ним была не случайной — понимала. Только никак не могла определить, чьих рук было это дело. Сомневалась, что Ариевскому нужна была встреча. Он выглядел слегка растерянным, когда увидел меня там, на балконе. А дальше всё было чистой импровизацией. Однозначно. Всё указывало на Вольского, как не крути. Опять этот человек, возомнивший себя вершителем судеб, использовал свои методы. Я не знала этого точно, но почему-то хотелось думать именно так, а не иначе.
Ноги несли невесть куда. Я шла по незнакомым улочкам, глотая слёзы вперемешку с обидой. Пелена устилала путь перед глазами. Куда я шла? Неважно. В тот момент ничего не имело важности. Забрела в какой-то магазин. С дуру купила бутылку водки, будто алкоголь мог помочь решить проблему. Нет, конечно же. Не решил он проблему. Только помог помянуть и проводить в вечный путь. А проводить, как раз-таки, было что. Я хоронила любовь.
Кварталы сменяли друг