– Отнеси обратно. Ну… ты знаешь… Любашке. А тебе… вот… – Он порылся в кармане и высыпал в заскорузлую ладонь Корявого всю имеющуюся в наличии мелочь, которой потом оказалось – ни много ни мало, а целых двенадцать рублей.
Осчастливленный судьбой Корявый еще более резво побежал в «Ам!». Любашка на радостях вынесла ему горячего кофе в пластиковом стаканчике и пакетик еще теплых пирожков с мясом и с творогом. С тех пор Корявый иногда заглядывал в «Ам!». Он не злоупотреблял своим новым знакомством, и потому Любашка всегда встречала его улыбкой, угощала парочкой пирожков и смотрела сквозь пальцы, если он собирал еще что-то со столиков. Пару раз он еще носил записки от Любашки Валерику и обратно, и в кафетерии постепенно к нему привыкли. Долго задерживаться там ему, конечно, не разрешали, но Корявый свое место и сам знал. Он обычно приходил по утрам, когда посетителей было мало, и, сделав свое дело, быстро убирался восвояси, то есть на улицу.
Нацепив на верхнюю фалангу мизинца найденное колечко (чтобы не потерять), Корявый потрусил в любимый кафетерий. Он как раз допивал из чашки, украшенной душистым следом алой помады, остатки кофе и любовался блеском камешков на колечке, когда в кафетерий влетел молодой мужчина и купил у стойки пачку сигарет. По причине неожиданно обретенного богатства Корявый впал в благодушное состояние и неосмотрительно попросил мужчину угостить бедного бомжа сигареткой. Если бы он этого не сделал, то мужчина, скорее всего, тут же ушел бы. Но Корявый попросил, а поскольку мужчина оказался человеком нежадным, то вытащил из пачки три сигареты и подал их бомжу. Обрадованный Корявый протянул за ними руку, украшенную золотым кольцом, и был тут же схвачен за нее железными пальцами молодого человека. Три сигареты при этом покатились по гладкому полу кафетерия. Пока Корявый напряженно следил за ними взглядом, парень успел вывинтить с его мизинца кольцо и гаркнул ему в самое ухо:
– Где взял? Откуда это у тебя?
– От верблюда! – в тон ему ответил Корявый. – Это, может, мое наследство… мамино… с Дороги жизни… блокадное…
– Я тебе покажу блокадное! – Парень так орал, что на его крик сбежался весь персонал кафетерия, а за стойкой заведующая залом отчитывала Любашку за то, что привадила бомжару, из-за которого порядочные клиенты кричат как ненормальные.
Давид Голощекин, а это был именно он, огляделся, увидел неприкрытый интерес к происходящему посетителей заведения и обслуживающего персонала, схватил Корявого за грязный воротник когда-то бежевой куртки и потащил к выходу. Железную хватку он ослабил только в соседнем дворе на лавочке у детской площадки. Он бросил Корявого на эту лавочку, как куль с тряпьем, и проревел не менее грозно, чем в кафетерии:
– Я тебя последний раз спрашиваю, где ты взял это кольцо! И не вздумай впаривать мне про блокаду, потому что его сделал мой приятель-ювелир, и кольцо это эксклюзивное!
Поскольку бомж, хлопая лысыми, без ресниц, веками молчал, то Давид решил, что он не знает, что такое эксклюзивное. Голощекин покрутил перед носом Корявого кольцом и более спокойным тоном пояснил:
– Оно единственное в своем роде, понял? Нет такого второго! И у твоей мамаши его никогда и быть не могло! На нем и авторский знак моего ювелира имеется, так что говори правду, пока я тебя в ментовку не сдал за грабеж!
– Вот этого не надо! – встрепенулся Корявый. – Нечего мне лепить грабеж! Не было никакого грабежа! А кольцо я нашел!
– Как ты мог его найти, когда оно было на пальце девушки? – сказал Давид и покрылся испариной, представив, как бомж снимает кольцо с руки мертвой Ляльки. Он не дождался ее вечером в собственной квартире. Домашний телефон Муромцевых не отвечал, а подруга Наташка, телефон которой у Давида имелся, тоже ничего не знала о Ларисе. Он провел тревожную полубессонную ночь. Не зная, что предпринять далее, приехал сюда, чтобы забрать из квартиры родителей летние вещи, а то уже не во что переодеться, зашел по дороге за сигаретами, а там вдруг – нате вам: этот грязный бомж с кольцом.
– Видно, достал ты свою деваху, – рассердился ни в чем не повинный Корявый, – раз она выбросила твое… эксклюзивное кольцо в урну.
– Как это в урну… – растерялся Давид. – Зачем? Хватит врать!
– Ничего не вру. Я и урну могу показать.
– Зачем она мне? Хотя… покажи! – И Давид опять за шкирку поднял бомжа со скамейки. – Ну! Давай! Показывай!
Каково же было удивление Давида, когда бомж привел его к подъезду, в котором он прожил значительную часть своей жизни. И именно у этой урны он понял, что бомж не врет. Значит… значит, Лялька приезжала сюда. Наверняка к матери… И та сказала ей что-то такое, из-за чего она выбросила кольцо? Что же она могла такого сказать? Вообще-то его мать – женщина не слабая, она найдет, что сказать! За словом никогда в карман не лезла! Не-е-ет… Ничего такого быть не должно! Давид взялся за ручку двери подъезда.
– Э-э-э! – задержал его за рубашку бомж. – Неплохо бы… того… за колечко… чего-нибудь такого… Потому что если бы я его не подобрал, то откуда бы ты узнал, что деваха его выбросила?
– А-а-а… Да… – согласился Давид и, как продавец магазина рыболовных принадлежностей Валерик, сунул руку в карман джинсов.
На этот раз улов Корявого был гораздо существеннее, потому что в кармане Давида завалялась целая «полташка». Бомж удовлетворенно крякнул, ибо справедливость все-таки восторжествовала. Золотое колечко, конечно, стоит «полташки». Куда бы он его дел? Вообще-то можно было бы снести его в одно место, но там могли бы отобрать, денег не дать, да еще и прибить для острастки. Что ни говори, а все получилось как надо. Жаль только трех сигареток, закатившихся под стол кафетерия. Сходить, что ли, за ними?
Корявый направился в «Ам!» к Любашке, а Давид в этот момент уже открывал дверь собственной квартиры. Дома никого не было. Конечно, сегодня же обычный рабочий день. Это он в отпуске, а все остальные, как и положено, – на службе. Но зачем тогда сюда приезжала Лялька? Почему выбросила кольцо? Давид уже забыл, что хотел забрать свою одежду. Он топтался в коридоре и не знал, что ему делать дальше. Куда теперь идти? Он бросил на себя взгляд в зеркало. На него смотрел растерянный человек с черной щетиной на щеках. Красавец, ничего не скажешь! Давид хотел уже идти к двери, как вдруг увидел на столике у зеркала знакомую заколку. Оксанина… Откуда? Он не встречался с Оксаной целый год. Неужели… Не может быть… Давид опустился на пуфик и рванул ворот рубашки. До чего же душно! Неужели Лялька встречалась здесь с Оксаной? Но почему? Кто их свел и с какой целью? Неужели все-таки мать? Не зря ему не понравились ее прищуры и прижмуры, когда она поила их чаем и рассуждала о предстоящей свадьбе. Как же он пустил это дело на самотек? Видел же, что мать недовольна, знал, что она способна даже на подлость. Как же он не защитил Ляльку? Надо было ей рассказать, что представляет собой Галина Андреевна. Постеснялся. Она мать все-таки и, как говорится, его по-своему любит. Давид вскочил с пуфика, чтобы позвонить матери и немедленно потребовать объяснений. Ах да! У них же нет городского телефона! Ну ничего! Он позвонит по мобильнику! Нет… Завод блокирует сигналы мобильников… Что же делать? Пожалуй, он сейчас поедет к проходной, вызовет мать по заводскому номеру и с пристрастием допросит! Пусть только попробует увильнуть! Он ей устроит скандал на всю «Петросталь»! Мало не покажется!
