Он сперва не хотел ничего рассказывать и даже обругал Лизу. Но потом, когда она прижалась и стала целовать ему руки, признался: стряслась совершенно необъяснимая беда.
— Тот подлец, что дансерку в пекло отправил…
— Что с ним?
— Я рассудил — нельзя его оставлять. Коли бы все пошло так, как я задумал…
Тут Лиза, пользуясь мраком в спальне, позволила себе улыбнуться: кто задумал-то?
— … то, когда бы дошло до настоящего розыска, и до него бы добрались. А он, подлец, мало того, что изобретательность некстати явил, черт бы его побрал! Велено ж было — выманить ее, вывезти за город, там бы тело до весны не сыскали! А он — в театре, оттого лишь, что случай выдался!
Муж говорил прямо, без экивоков, поэтому Лиза молчала — не желала сбивать его с откровенного настроения.
— Так когда бы припекло, когда бы стали с пристрастием допрашивать, он не на Ухтомских показал бы, а на совсем другого человека… того, что деньги ему платил…
Лиза поняла — речь о Матвеиче, верном слуге, чья верность не раз бывала доказана на деле. Она знала, что во всем этом деле с убийством дансерки Степановой главный труд взял на себя Матвеич; знала, хотя ни разу не спросила мужа о подробностях. И нынешнее мнение об исполнителе убийства, скорее всего, было мнением Матвеича. Вряд ли он даже показал хозяину того подлеца.
— Ты знай, друг мой сердечный, что для меня ты всегда прав, что бы ни сделал, — пылко сказала Лиза. — И я всегда тебя защищать буду. Так что подлец?
— Мы с Матвеичем послали человечка — чтобы избавил нас от подлеца, и концы в воду. Все досконально обдумали. Помнишь — сыщики заподозрили одного молодого плясуна, что был в нее влюб лен?
— Как я могу забыть то, что ты мне рассказываешь? — обиделась Лиза.
При этом она думала, что подлец, очевидно, чем-то согрешил перед Матвеичем, и еще думала, что в свой час придется как-то исхитриться, чтобы чересчур преданный слуга не принимал за нее решений и не внушал ей необходимость убийства неугодной особы. Способ был только один…
— Он, плясун этот сгинул, и сперва это нам было на руку — пусть за ним погоняются, пусть найдут, пусть он глупостей наговорит, а потом мы своих убийц выставим — и с доказательствами! — продолжал супруг. — Того и ждали, чтобы плясуна изловили, а его все нет да нет. Стало быть, хорошо спрятался. Мне-то на него, на плясуна, бы и начхать, но Матвеич подсказал: от него польза возможна. У плясуна подружка-фигурантка, она, чай, знает, где он сидит, и сама там с ним ночует. Матвеич проверял — в комнате, что у коломенской мещанки снимает, она почти не бывает. И мы научили нашего подлеца — пусть девку выследит. Плясун-де нам надобен… А за ним пустили одного человека, мне его Матвеич и не показал, прямо сказал: тебе, барин, на такое рыло глядеть срамно, по нему каторга плачет. Его, сказывают, там Полкашкой прозвали, и он так-то человек надежный, только рылом не вышел. Я чай, ноздри рваные. И вот я так рассудил — коли бы наш подлец, за девкой идучи, забрел в переулки, то там бы его и оставить в сугробе до весны.
— Ты отменно хорошо решил, Николашенька, — тут же согласилась Лиза, поняв, что про сугроб сказал Матвеич, но никак понимания не показав.
— Так что ты думаешь? Подлеца-то отбили!
— Как отбили?
— А ты представь — выходит из театра та фигурантка и идет к Екатерининской канаве, она приноровилась по льду переходить. За ней — мой подлец. За подлецом — то рыло, Полкашка, что Матвеич бог весть где отыскал, с ножиком наготове. И совсем уж в подходящий переулок вошли. А за ним еще люди крались! И когда оно, каторжное рыло, на подлеца набросилось — так тут, словно с неба свалились, какие-то черти. Один — с пудовыми кулачищами. Он-то Матвеичева протеже и уложил. Наш каторжник отбивался, сказывал — не только в подлеца нож засадил, но и в кого-то из тех бесов. Ну так его кулачищем упокоили, а подлеца утащили. На кой?! На кой, я тебя спрашиваю?
Услышав это, Лиза не на шутку испугалась.
— Погоди, погоди, мой друг, — зашептала она, хотя в собственной спальне могла хоть вопить во все горло. — Я не поняла. Тот, кто удавил дансерку, — мало того, что жив, так еще и похищен?
— Да. Кому он нужен, Лизанька? Этого я в толк не возьму. Кто следил за ним, кто? Для чего спас? Полкашка, пока с раненым возились, как-то отполз, скрылся, не додумался подслушать…
— Погоди, Николаша… сейчас затаиться придется… послушай меня, ради бога!..
— Слушаю.
— Тот, который дансерку удавил, с тобой хоть раз встречался?
— Нет, с Матвеичем.
— Матвеича услать из столицы надобно. Можно в Макаровку… — Лиза вздохнула и задумалась. — Еще нужно увезти Акимку. Ты ему вели, чтобы Акимку с собой взял и до поры там придержал. Коли кто-то в это дело полез, нам… тебе нужно беречь всех, кто в суде может подтвердить, что Орест повенчан с дансеркой. Иначе все это дело развалится, словно карточный домик. Погоди… ты еще что-то желал сказать?..
— Нет, Лизанька, что уж тут говорить…
— Ты не бойся, слышишь? — зашептала Лиза. — У нас… у тебя все складно выходит. Дансерка неприступность изображала, пока дурак Орест на ней тайно не повенчался, тогда лишь ему далась. Потом он опомнился — да поздно, она уж с прибылью. Где он был в ту ночь, когда ее удавили, — неведомо. И где был Платон — тоже неведомо, да только не в столице, куда-то братцы уезжали. А они ее отыскали в театре, выманили на рандеву — да и удавили, и тело там же бросили. Они же все ходы и выходы в театре знают — наша гвардия там живмя живет. Все очень просто — даже самый бестолковый судья поймет, особливо коли ему хорошо растолковать!
— Ежели нашего подлеца не достанут и не предъявят, как туза из рукава. Тут-то он и растолкует, кто ее выманивал…
Лиза видела — успокоить мужа не удается.
— Давай тогда с другого конца начнем. Кому надобно этого подлеца спасать и предъявлять?
— Право, не знаю. У меня врагов нет.
— А батюшки твоего щенок?
Лиза не сразу выговорила это слово. И даже сама не ожидала от себя такого смущения при воспоминании о том человеке. Хорошо, что лежала головой на мужней груди, так что он не видел лица.
— Так он в Париже, поди.
— Точно ли?
— Точно? Он после того, как батюшка помер, вернулся оттудова, покрутился тут, видит — толку нет, да и укатил.
— А ну как вернулся?
— Да как же я это могу знать?
— Николенька, друг мой, скорее посылай Матвеича в Макаровку! Пусть узнает и доложит, жива ли еще Анфиса Кочеткова! Коли он вернулся — первым делом постарается старуху вызволить!
— Лиза, ты права. Но все говорили, будто он в Париже…
— Так Париж — не Африка, и оттуда месяца за полтора можно премило до Питера докатить. Друг мой, ступай, вели своему Юшке, чтобы с раннего утра доставил сюда Матвеича! И надобно денег дать ему в дорогу…
