— О чем же ты хочешь предупредить?
— Не ходи в «Обелиск»…
Саша, должно быть, сделал протестующий жест, потому что Леонарда поспешно заговорила:
— Я прекрасно понимаю, что совсем ты не можешь бросить их. Но речь лишь о нескольких днях, буквально завтра-послезавтра!
— А что это изменит?
— Я же тебе сказала, что буду обращаться в профсоюз. И на днях эти обалдуи мне сообщили: получено приглашение на аудиенцию в астрале. «Обелиску» не миновать неприятностей!
— Ты уверена?
Даже через дверь я уловила в Сашином голосе озорные нотки.
— Как я могу быть уверенной в них? Они еще на аудиенции опозорятся, олухи эти. Не могут ничего толком — только бабки гони! А на наши денежки жируют — по курортам и ресторанам… Но мало что вдруг?.. Обещаешь не бывать в «Обелиске»?
— Да ты не беспокойся.
— Ради ребенка!
— Конечно-конечно!
— Вот и хорошо!.. Ты не представляешь, как ты меня успокоил! Скажи им, что ты заболел.
— Так и скажу.
— Ну все, я должна бежать. И пожалуйста, сообщи мне твой мобильный номер. Не могу же я каждый раз вот так…
— Хорошо, я пришлю его тебе.
Каблучки зацокали к лифту.
— Ну что наш ужин? — спросил, вернувшись на кухню, Саша.
— Ну что наш фонд? Ты, кажется, затеял какую-то ответную акцию, решил не оставаться в долгу? И теперь их ждет аудиенция в астрале?.. Ну-ка, признавайся! — веселилась я.
— Не смейся. — Он грустно махнул рукой. — Человек перестал понимать, что к чему, а я только масла подлил в огонь своими дурацкими шуточками.
— Какими шуточками?
— Да вот зачем-то сказал ей, что «Обелиск» — современная инквизиция.
— Зачем ей вообще об «Обелиске» рассказывать?
— Ну, думал об этом. Помнишь, когда из Альп вернулись? Время было тревожное. И тут она приехала, завела какие-то нескончаемые разговоры. Я и в мыслях ничего такого не имел — само собой получилось.
— А что это такое — профсоюз?
— Наверное, профессиональное объединение ведьм, колдунов, магов — кого еще?
— И теперь вся эта нечисть ополчится на «Обелиск»?
— Какая там нечисть?! Несчастные люди.
— Если ты… сомневаешься в Леонарде, то почему же оставил с ней сына? Как ему с ней живется? — не удержавшись, спросила я.
— Я долго думал. Но тут, кажется, ничего не поделаешь. Мальчика она не отдаст.
Самые грустные мысли — о детях. Я моментально вспоминаю свою Ленку, хрупкую, сероглазую, с русыми локонами, уже взрослую, но еще маленькую. Завтра мы с ней обо всем поговорим… Потом, уже привычно, думаю об «Обелиске». Теперь он существует в новом обрамлении — колдовской профсоюз, Леонарда.
Состояние мира вокруг нас — война всех против всех, мир лежит в войне. Просто неприлично быть счастливыми в таком мире. Но — мы вместе, пьем в гостиной французское вино… и кажется, ничто не омрачает нашего счастья. Или это затишье перед бурей? Короткая передышка?
— Долгая передышка. На всю жизнь. — Саша пытается успокоить меня, но мне кажется, ему тоже тревожно.
— А если позвонит Карташов?..
— Отправишь. Ты ничего ему не должна.
— Еще знаешь что?.. — Так непривычно чувствовать себя слабой, так хорошо, что рядом человек, готовый броситься на бой с твоими проблемами. — Меня немного страшит развод. Судьба Елены, раздел имущества…
— Ерунда! Наймем адвоката. Все уладится без твоего присутствия.
Я тихо говорила, уткнувшись в Сашино плечо. Ревизировала прошлое и осмысляла будущее. Из полумрака нашей гостиной будущее представлялось ослепительно прекрасным. Я снова буду работать доктором (надо только подтвердить диплом и пройти стажировку), Ленка поселится вместе с нами, летом мы поедем на озера в Финляндию. Пригласим Ольгу с Макаром, для смеха — Губанова. На озерах безлюдье и белые ночи. А в Москве вечные сумерки или и вовсе полярная тьма. Но очень хорошо будет и в Москве. Спешить домой дождливым осенним вечером, зная, что дома Саша. Или самой ждать его возвращения, прислушиваться к звукам на лестнице, к шуму лифта, к звону ключей за дверью. И дождаться, и остаться вдвоем…
Но разве в наше время люди могут побыть вдвоем? Их везде достанут — если не непосредственно, так при помощи технических средств! Наш разговор прервал телефонный звонок. Я поднялась, Саша попытался удержать меня. Я слабо запротестовала:
— По-моему, лучше сразу подойти, чем потом всю ночь волноваться.
— Подойди, если хочешь.
Я сняла трубку и услышала захлебывающийся голос Гришки:
— Ну я вкопался, блин! Куда теперь деваться-то?
— Гриш, давай спокойно и по порядку, — попросила я механически.
— Чё по порядку?
— Во-первых, как в Твери?
— Да в Твери туфта. Подписал какую-то бумагу — протокол, что ли? — для проформы. Они меня быстро отпустили.
— А того?.. Другого?..
— Я почем знаю? Побазарили — увели.
Из милиции Гришка отправился на вокзал и, пока ждал поезда, от нечего делать прочитал тети-Маринино завещание. Лучше бы он не делал этого, потому что до Москвы потом добирался на ватных ногах, с потными от волнения ладонями и бьющимся, как овечий хвост, сердцем. По завещанию он являлся наследником, как пишут в сказках, несметных сокровищ.
И стоило ему переступить порог собственной квартиры (как усталый путник — невольно подумала я), как Светка тут же сообщила приятную новость:
— Весь день тебе названивали какие-то люди!
— Кто названивал? — не врубился сначала Гришка.
Но вскоре сомнений уже не оставалось: звонили доблестные обелисковцы. Самое странное, что после его возвращения звонки не возобновились. Глупо думать, конечно, что они оставят Гришку в покое. Видно, у них тактика такая. Изматывают, понимают, что он никуда не денется.
— Что ж делать? — беспомощно спросила я.
Нет, рядом с Сашей я определенно расслабилась. Еще сутки назад такая фраза была для меня невозможна.
— Вот именно! Где мне теперь ховаться? — заорал Гришка, потрясенный моим состоянием.
— Откуда я знаю?
— Я лучше сам в ментовку пойду!
— И что ты им скажешь?
— Скажу: я сдаюсь! Сил моих больше нет!
Моя безучастность окончательно повергла Гришку в шок: он кричал в трубку какую-то страшную несуразицу, так что стоявший рядом Саша без труда разбирал его слова. У меня уже не было сил пропускать через себя этот мутный поток.
— Успокойся, Гриш. Мы подумаем. Я и Саша.
— Подумаете? — настырно переспросил он. — Пока вы думать будете, они мне уже склеят ласты.
— Мы тебе утром перезвоним.
Я поспешила отключиться — момент был подходящим. О тяготах своего положения Гришка собирался рассказывать ночь напролет. А чем мы ему поможем?
