— Да. Спасибо, что позаботились о тете Розе.
Я сажусь в вертолет, и он отрывается от земли. Внизу остается все, что связывало меня с эмоциями и причиняло боль. И кот тоже остался там, хотя его я оставила, наверное, зря.
— Мэм, мы возвращаемся, — говорит вдруг пилот, удивленно глядя на меня. — Миссис Гамильтон приказала мне вернуться.
А, вот оно что! Значит, Бартон — рабочий псевдоним? Керстин Гамильтон… Что ж, неплохо. Но так, как она хочет, не будет.
— Если ты вернешься, я прострелю тебе голову.
— Тогда машина упадет, и вы тоже погибнете.
— Именно это мне больше всего нравится в данном раскладе.
Пилот бледнеет до синевы и что-то говорит в микрофон. Наверняка решил, что я сумасшедшая. Он не прав, мне просто нужно побыть одной. Потому что в последнее время мне неуютно и больно. Я отвыкла от эмоций.
— Спускайся.
— Но там нельзя…
— Говорю тебе — спускайся!
Летчик страдальчески поднимает глаза к небу. Кого ты хочешь там разжалобить, парень? Онне услышит тебя, слишком уж гремит твой вертолет.
Мы садимся на крышу небоскреба — на нем как раз есть посадочная площадка. Ничего, спущусь вниз, не беда. Я спрыгиваю, бегу к двери — мир такой чистый и пронзительный, пылинки звенят в горячем воздухе. Сейчас выйду на улицу — и весь мир будет передо мной. Смогу делать, что захочу, а тете Розе потом позвоню. Надо только перекусить чего-нибудь, а то и совсем отощать недолго.
Когда-то в детстве — мне тогда было лет десять — в магазине появились куклы невероятной красоты, производства ГДР, — с шелковыми длинными волосами, в пышных платьях. Они отличались от отечественных так же, как отличается хрустальная ваза от глиняного горшка. Я не была ни капризной, ни балованной и попросить тетю Розу купить мне ту куклу не посмела. Тогда я еще иной раз просыпалась по ночам с мыслью, что вся хорошая жизнь мне приснилась, я снова в интернате, и мои ноги несли меня в спальню тети Розы, которая до самого утра кутала меня в одеяло и пела песни о Лемеле. Конечно, я ничего не сказала ей — разве можно? Но мне очень хотелось иметь куклу.
Наверное, мой организм как-то неправильно устроен, потому что если мне что-нибудь приспичит дальше некуда, то со временем становится совсем плохо. Я заболела — просто лежала и чувствовала, как воздух проходит сквозь мое тело. Тетя Роза приводила ко мне докторов, но никто не находил никакой болезни. А потом пришла Наташка. Ее отец как раз вернулся с вахты на Севере, повел дочку в «Детский мир» и купил нам обеим этих волшебных кукол — мне блондинку в розовом платье, а Наташке — брюнетку в желтом. Уже через полчаса моя болезнь улетучилась. Тетя Роза свела факты в кучку, а потом плакала. И попросила меня, если мне что-то настолько приспичит, сразу говорить ей. Слова «психосоматика» в те времена еще не знали, но я научилась руководить своими желаниями.
Вот только Эрик мне никогда не достанется. Я не посмею ни взглядом, ни вздохом выдать то, что чувствую к нему, а потому должна просто исчезнуть. Мне нечего сказать ни моим Синчи, хотя я и люблю их обоих, ни тете Розе — она расстроится. И я не могу допустить, чтобы Эрик или Керстин что-то заметили.
Дверь черного хода заперта, но я стреляю в замок. Все, я на свободе, бегу вниз по ступенькам. Свет ударил мне по глазам.
— Интересно, как далеко ты собралась?
Я оборачиваюсь. Керстин Бартон. Откуда она здесь? Неважно. А джунгли поют все громче, древняя песня слышна почти разборчиво.
— Был еще один вертолет, гораздо более быстрый, чем тот, на котором летела ты. Стой где стоишь, Величко!
На меня смотрит черный глаз дула револьвера. Ну что ж, я согласна — лишь бы не чувствовать страшного отчаяния. Знакомое ощущение: когда некуда идти, глухой угол, из которого выход только один, и если этот — значит, так тому и быть.
— Я выстрелю, не сомневайся.
Как будто мне не безразлично…
— Знаешь, когда у тебя такие глаза, мне делается немного страшно.
И правильно, красотка. Но я-то не стану убивать тебя — твоя жизнь дорога Эрику. Я не причиню ему боль, не отберу мать у его детей. Но накажу тебя, заставив выстрелить, что разрешит несколько проблем одновременно. Ты убьешь меня и никогда себе этого не простишь. Ты многих убивала, но те призраки не тревожат твои сны, так случилось, и все. Но меня ты будешь помнить, Бартон, потому что именно меня ты убивать почему-то не хочешь. Чего-то тебе надо от меня, и тут что-то личное. Вот сейчас ты выстрелишь, пуля пробьет мне грудь, я уйду на Тростниковые поля — Та-Иньи заждалась уже там, и для меня все закончится.
А для тебя все только начнется. Ты будешь вспоминать этот момент каждый день своей жизни, прокручивать в голове варианты, и в какой-то миг тебе покажется, что был и другой выход, кроме выстрела. Тогда тебе станет совсем хреново. Я накажу тебя, Бартон, за то, что ты разрушила мою жизнь, заставив сесть в тот треклятый самолет. Если бы не ты, я жила бы, как жила — меня ждала новая работа, в душе было гладкое зеркало, отражающее облака и хаос вокруг, но ничего из окружающего не проникало внутрь. Я не чувствовала ничего, ведь не знала, что на свете есть Эрик. А Гарольд был бы жив. Стреляй, Бартон, так будет лучше для меня. Да и для тебя, если вдуматься.
— Человек с глазами ягуара — прямо как в фильме ужасов. — Она в упор смотрит на меня. — Не хочешь поделиться, где раздобыла такую красоту? Вижу, не хочешь. Не приближайся ко мне, я хочу просто поговорить.
— Мы с тобой уже обо всем поговорили.
— А я думаю, не обо всем.
Она играет со мной, симпатичная белая мышка. Но я не играю. А потому прыгаю к ней — выстрел застал меня в полете, земля ударила в лицо, а тьма стала невероятно колючей…
— У меня не было другого выхода! — Керстин так кричит, что эхо бьет мне в голову. — Ты не смеешь меня обвинять!
— Ты просто кровожадная, высокомерная, охреневшая от полной безнаказанности тварь. — Это Луис? Воспитанный и подчеркнуто галантный Луис? Не может быть! — Только ты виновата в том, что случилось. Если бы ты оставила Тори в покое…
— Она бы наделала кучу глупостей.
— У нее есть такое право. — Эд устал и словно погас. — Агент Бартон, у нас всех есть право делать те глупости, которые мы считаем нужным делать, главное — не нарушать закон. У меня уже готов материал, и когда его опубликуют, от вашей конторы камня на камне не останется.
— Этого не случится.
— Много на себя берете, Бартон. Вы не контролируете прессу.
— Не питайте иллюзий. И вообще, не понимаю, из-за чего мы ссоримся — она живехонька, я выстрелила в нее ампулой с сильным снотворным. Проспится, синяки сойдут, и будет как новая. Но безопасность нашей страны нуждается в ее помощи. И в вашей.
