— Да уж, сделай ей внушение, — кивнула Раиса Петровна. — И ужинать все идите. В кои-то веки семья за ужин сядет, все вместе…
Лиля лежала на кровати, в полутемной спальне. Сергей сел рядом, притянул ее к себе.
Жена брыкалась, пыталась царапаться, колотила его кулаками по плечам, но Сергей и не думал ее выпускать. Держал ее крепко, закрыв глаза, а сердце билось от нестерпимой нежности, от жалости, от восхищения.
Он любил Лилю, он всегда любил, но только сейчас понял, насколько она дорога ему. Какая там Светлана, какой такой налаженный быт… Только оно имеет цену — это хрупкое, ненадежное счастье. Это балансирование над пропастью.
— Пусти. Пусти! — шипела Лиля. — Иди к своей этой…
— К кому? Ты глупая. У меня же нет никого.
— О, вот только не надо…
— Я же хотел только наказать тебя. Потому и приходил поздно, не ночевал. Чтобы и ты почувствовала, как мне больно… Я хотел наказать тебя. Но у меня нет никого. Неужели ты не понимаешь?
Лиля шипела, ругалась. Говорила гадкие, оскорбительные слова… Судя по всему, она ревновала Сергея — и это обстоятельство не могло не вызвать в нем шквал восторга. Она его ревновала!
Он клялся и божился, что у него нет никого.
— Ты думаешь, я прощу тебе? Если у тебя кто-то есть…
— Вот ты интересная, Лилька. Тебе можно, а мне нельзя? — шутил он. — Да ты монополистка просто!
— Ненавижу…
— Ну кто у меня может быть, когда я люблю тебя, только тебя, и я все тебе готов простить…
— А я не прощу!
— Нечего прощать мне, ты понимаешь, нечего! Я бы Викой поклялся, но так нельзя. Я собой клянусь, своей жизнью — у меня никого нет и не было, никакой другой женщины, ты веришь мне?!
Она уже не трепетала в его объятиях, не колотила Сергея по плечам.
Молча они сидели в темноте, обнявшись.
Сергей бы так целую вечность сидел, если бы мать с кухни не закричала:
— Ну скоро вы там? Ужин стынет!
…На премьеру Сергей не поехал. Наврал Лиле, что у него совещание. Он точно знал, что там, на вечере, будет присутствовать этот человек, бывший любовник жены.
Сергей не хотел его видеть. И уж тем более не хотел портить Лиле этот вечер. Ну кто знает… Конечно, он, Сергей, воспитанный, интеллигентный человек, но… но он за себя не ручался. А вдруг увидит этого Лазарева, придет в бешенство… Сергей не хотел устраивать мордобой на банкете, позориться. Да и Лиля бы ему подобной выходки не простила. Она ему не раз высказывалась на предмет того, что считает мужским поступком, а что — «поведением приматов». Лиля — не из тех особ, которые испытывают удовольствие, когда за нее дерутся. Сергей не мог себе позволить упасть в Лилиных глазах, превратиться в этого самого примата, решающего свои проблемы с помощью кулаков (хотя они так и чесались)…
Поэтому — чур меня, никаких искушений. Пусть Лиля отмечает премьеру фильма без мужа. К чему ревновать. В конце концов, там, на банкете, вся съемочная группа будет присутствовать!
…Всю дорогу, в пробках, Сергей слушал радио. В основном те каналы, на которых рассказывалось о премьере нового фильма.
Слушал, улыбался, старательно пропуская мимо ушей ненавистное имя второго сценариста, которое время от времени всплывало в репортаже, потом опять улыбался. Слушал интервью с Лилей, слушал, что этот Чащин, режиссер, вещал… Мнения критиков и зрителей. Кажется, это был настоящий успех — о фильме все говорили с таким восторгом!
Подъезжая к ресторану на Павелецкой, Сергей позвонил жене:
— Я на месте. Домой поедешь или еще задержишься?
— Домой. Я так устала…
Она появилась минут через пять на парадном крыльце — вся в белом, похожая на ангела.
Сергей вылез из машины с букетом белых лилий, поднялся и поцеловал жену в щеку:
— Поздравляю тебя, дорогая!
Подал Лиле руку и повел к машине.
Снег падал уже вовсю…
* * *
Перед Новым годом фильм шел практически во всех кинотеатрах страны. Сборы — впечатляющие. Большинство рецензий — восторженные, хотя кое-кто и высказал свое «фи», критикуя режиссера.
«Ну что ж, я не рубль, чтобы всем нравиться», — философски размышлял Герман Чащин, читая прессу.
Его новый фильм сравнивали с ранними работами Александрова: «Волга-Волга», «Цирк»… Все то же безудержное веселье на фоне зажигательных мелодий, динамичный сюжет. Кто-то из критиков даже обмолвился, что у нового творения Германа Чащина имеется «имперский блеск». Другие критики утверждали, что Чащин снял никакое не имперское кино, а лиричную комедию в духе 60-х, насыщенную событиями, людьми, вроде известного шедевра — «Я шагаю по Москве».
Словом, этот лейтмотив — о возрождении хорошего, доброго кино в духе советских традиций — звучал отовсюду.
И главное, фильм понравился публике!
Все новогодние праздники Герман безбожно пьянствовал, пытаясь сбросить то дикое напряжение, в котором находился весь конец прошедшего года, когда и роды Эли, и грядущая премьера (а вдруг провал?!) слились в одну большую головную боль.
Но все обошлось. Теперь можно расслабиться.
А вот потом, в конце января, началась обычная история. Режиссер почувствовал некую неудовлетворенность, неприкаянность. Как так, он еще не у дел? И Эля тоже как-то спросила, словно мельком, баюкая младшенькую на руках: «Ну что, Герман, за что теперь возьмешься?» Она, его муза, его мучительница, опять жаждала подтверждения того, что он, Герман Чащин, — гений.
Да и продюсеры тоже намекали, что ждут от него новое кино… Сценаристы всеми правдами и неправдами пытались подсунуть Чащину свои сценарии.
И начал режиссер потихоньку включаться в любимый процесс. Продюсеры, на волне успеха от предыдущего кино, завалили его предложениями о создании чего-то подобного — чтобы и комедия, и драма в одном флаконе, и лиричная история любви…
К весне Чащин перелопатил кучу сценариев и не нашел ничего подходящего. Все не то. Если нет хорошего сценария, то нет и хорошего фильма.
Эх, был бы жив Юрка Пересветов, друг и сценарист… Вот он понимал Чащина, Юрка всегда чувствовал, что хочет от него режиссер. Но Юрки уже второй год как нет…
И теперь только Лиля и Евгений были в состоянии написать то, что могло вдохновить режиссера. Но они отказались работать в соавторстве! Чащин сначала предложил написать сценарий Евгению, но то, что получилось, те наброски, что создал тот без участия Лили, режиссера не устроили. Не то.
Жека Лазарев, конечно, замечательный лирический драматург, но уж больно он «растекается мыслию по древу». Что хорошо для театра, для кино не подходит. И потом, Евгений мудрил со сценарной записью.
Ведь сценарная запись не просто так придумана, а для удобства съемки. Одна страница текста равна одной минуте экранного времени. С локациями (то бишь местом, где происходит действие) Евгений тоже мудрил.
