Взвыла сирена. Звук пронзил меня острой спицей. На лбу выступила испарина, а руки затряслись, словно с похмелья. Только сейчас я услышала, как грохочет у меня сердце. Я работала. Я была в двух шагах от собственной квартиры, но я была на работе — она настигла меня и здесь. Она настигла мою старую соседку, к которой я привыкла, как привыкла к холодным простыням и завыванию сирены по утрам, к шуршанию колёс патрульной машины и курьеру на велосипеде, проезжавшему мимо моих окон каждое утро. Я видела у неё на столе остатки рагу, которое я привезла ей из супермаркета пару дней назад… Я была растеряна. Миссис Хэнли, как же так?
Я снова вошла к ней, поискала телефон. Стационарный кнопочный аппарат нашёлся в прихожей на журнальном столике. Я набрала номер дежурного — нужно вызвать сюда лаборантов, чтобы взять образец тканей.
Через полчаса к моему дому подъехала спецбригада и полиция, на углу остановилась серая труповозка-утилизатор — в зависимости от результатов анализа миссис Хэнли поедет в городской крематорий или на утилизацию токсичных отходов. Нам уже давно не до сентиментов. Насколько мне известно, у неё не было никого, кроме Хельги, некому отдать её прах.
Лаборанты вызвали службу надзора — их белая машина с эмблемой в виде отпечатка собачьей лапы на капоте стояла через два дома отсюда, на безопасном расстоянии. Все ждали результатов анализа.
— Инспектор, это вас.
Я сидела на подножке спецмашины, когда один из техников, облачённый в точно такой же спецкостюм, как у меня, протянул мне коммуникатор в воздухопроницаемом чехле. Я поднесла его к слуховому динамику.
— Белл, ты в порядке? — голос в трубке принадлежал Максвеллу. Я мельком взглянула на циферблат. Время приближалось к десяти. — Где твой чёртов комм?!
— Дома забыла. Я в норме, — устало и слишком безразлично для ситуации ответила я. — Ты на работе ещё? Время уже…
— Нет, я дома. Мне дежурный сообщил, что им на пульт поступил вызов с твоего адреса. Анализ готов?
— Ждём ещё…
— Прими сыворотку. Обязательно.
— Ты знаешь, что это ерунда собачья. Если уж заражение, то заражение. — Иммунномодулятор, который учёные вывели два года назад, не отличался особой эффективностью против Сильвы. Против гриппа, диареи и головной боли — вполне, но не против неё. Однако, в аптечках первой помощи при столкновении с токсонитом он был. Наверное, в качестве плацебо. — Я с ней три дня назад контактировала, так что давно бы уже…
— Всё равно прими. Для успокоения.
— Я спокойна.
— Для моего успокоения, — твёрдо резюмировал Максвелл и следом тяжело вздохнул. — Час от часу не легче.
Я молчала. Спать мне не хотелось, но и сил уже не было — томительное ожидание сожрало их подчистую. Осенний воздух холодил мне мокрую голову, но лоб горел, и под плотным капюшоном создавался эффект парной. Мне не хотелось ни плакать, ни пить, несмотря на противный ком в горле. Мне пришла мысль набрать родителям — я понятия не имела, как они перенесли ослабление поля щита, но, наверное, хорошо, раз их адрес не высвечивался на пульте вызова. Хотя я была на военной базе в эти дни… Но мне бы передали. Точно передали. Родители не позвонили мне, зная, что я работаю в самом эпицентре. Так зачем мне им звонить?
В эти минуты решалось многое: оцеплять или нет квартал, объявлять ли изоляцию, проводить или нет глубокую дезинфекцию дома, умирать мне в ближайшие трое суток или нет. Угрозу собственной жизни я принимала с удивительным равнодушием, она не пугала меня — подписывая бессрочный трудовой договор с Подразделением, я принимала риски. Возможно, Патрик научил меня этому — относиться к своей жизни с пренебрежением…
— Инспектор Белл, результат отрицательный. Предварительная причина смерти — остановка сердца, — сообщил лаборант, высунувшись из подстанции. Его глаза в лицевой маске нервно блестели где-то надо мной. — Совсем старенькая была. Сейчас и не живут столько…
Миссис Хэнли было почти восемьдесят. В нашем мире дожить до шестидесяти уже большая удача. Я сняла респиратор, «капюшон», расстегнула комбинезон до пупка, глубоко вздохнула. На улице пахло выхлопными газами и кислым запахом антисептика. Словно потревоженные в гнездах птицы, из окон выглядывали взволнованные люди. Когда я сняла маску, кто-то из жильцов перекрестился. Смешно. На обломках мира до Катастрофы, как грибы после дождя, возникали новые секты и конфессии, полиция постоянно разгоняла их сборища, словно осоловелые рои саранчи — Новое правительство провозгласило атеизм. Сейчас их стало меньше, либо они ушли в столь глубокое подполье, что их оттуда не выкурить. Но это уже нас — Отдел — не касалось.
Лаборатория уехала, к подъезду неспешно подкатил катафалк и служба надзора. Почти безучастно я наблюдала, как тело миссис Хэнли выносят из парадной в чёрном мешке и грубо, как багаж, втаскивают по полозьям внутрь машины. Катафалк небрежно стартовал с места, направившись в сторону городского крематория. Следом вышли специалисты службы надзора. Скулящая Хельга сидела в чёрном пластиковом ящике с двумя отверстиями для вентиляции. Он напомнил мне на маленький саркофаг
— Я хочу забрать собаку себе.
Не знаю, чем я руководствовалась, когда сказала это. Меня не бывает дома, мне сложно заботиться о ком-то, даже порой о себе, у меня даже кактус сдох на рабочем месте. Быть может, я просто отчаянно цеплялась за привычное. Быть может миссис Хэнли и её старая спаниэлиха дарили мне чувство, что я не одна?
— К сожалению, необходимо сначала отвезти её в клинику, оформить и обследовать.
— Я поеду с вами.
Ветеринарный врач лишь пожала плечами, но чинить мне препятствия не стала.
Ветеринарная клиника находилась сразу за «Оазисом», мы провели в машине двадцать неловких минут молчания, разбавляемых собачьим плачем.
— Собака слишком старая. Она может не принять нового хозяина, — бросила мне ветеринар, перед тем, как выйти. Я ничего не ответила ей.
В маленьком зале ожидания я просидела сорок минут — в столь поздний час пациентов почти не было, только лохматая кошка, которую нашли на улице безднадзорной. Животные не болеют, но в редких случаях могут быть переносчиками, поэтому закон об отлове животных действует у нас безукоризненно. Если хозяин кошки не объявится — а, судя по состоянию её шерсти, он не объявится — её ждёт усыпление. Я смотрела на кошку, кошка смотрела на меня, и кажется, мы обе понимали, какое дерьмо творится вокруг.
— Инспектор, — высунувшись из кабинета, ветеринар поманила меня жестом руки. Я поднялась. У меня хрустнуло колено и заныла поясница. — Сожалею, вы не можете забрать собаку. Она уже очень стара и, к тому же, больна. Запущенный артрит на обеих задних лапах, камни в мочевом пузыре, воспалительный процесс обеих слёзных желез. Хозяйка не слишком хорошо следила за ней. Лечить её нецелесообразно, этим мы только усугубим её страдания. Она очень тоскует, негуманно делать ей ещё больнее, — врач говорила сухо, но в глазах её промелькнуло сочувствие.
— Ничего нельзя сделать?
— Ничего, — ветеринар вздохнула и сложила на груди руки, показывая тем самым, что вариантов нет и разговоры бессмысленны. Я подняла лицо к потолку. В горле стало щекотно, но я не могла ни проглотить, ни прокашлять это чувство. Это всего лишь собака. Чужая собака. Я хотела уничтожить, сделать свое горе меньше, как пытался сделать меня меньше в своих собственных глазах Патрик. Но Патрика рядом не было, не было рядом никого, кто бы мог поддержать или опровергнуть мои рассуждения. Я привыкла справляться со всем сама, но отчего мне сейчас так невыносимо трудно?
— Я могу побыть с ней?
Ветеринар молча кивнула и отошла к стеллажу, где начала набирать в шприц состав для усыпления. Хельга сидела на жестяном столе для осмотра и дрожала. Она уже не скулила, только глядела вокруг своими подслеповатыми глазами, и не понимала, что происходит. Или понимала слишком хорошо. Я потрепала её за ухо, погладила вдоль спины. Хельга задрожала и доверчиво сложила голову на скрещенные лапы.
