Антон Иванович промолчал, но Аделия и не ждала от него ответа. Она, скорее всего, разговаривала сама с собой.
– Мне так не хватает наших родителей, домашнего тепла, их заботы и ласки! Конечно, спору нет, Институт много дает воспитанницам. Но я бы теперь, не задумываясь, променяла все свои знания, подруг, все, все на те мгновения с родителями, которых я была лишена. Мои сестры меньше меня осознают эту потерю, особенно Лека. Именно поэтому я бы хотела забрать ее потом из Института, чтобы она была рядом со мной, чтобы мы жили одной теплой дружной семьей. Но вряд ли такое теперь возможно, – добавила она печально.
– Значит, семейные ценности для вас важнее всего в жизни? – спросил Липсиц.
– Да, теплота дома, близких людей – вот что для меня важно. Поэтому все годы, что я провела в Институте, меня ужасно угнетали казенные стены, холодные дортуары, эти ужасные медные умывальники, у которых мы толпимся по утрам. Бр! Там только холодная вода. А классные дамы! Они так строги и неприступны, их не трогают наша боль и волнения. Для них главное, чтобы мы были правильно причесаны и одеты, ходили парами, не разговаривали громко, не бегали, не кричали. А дома, с маменькой, было так хорошо, так чудесно, так свободно и радостно!
Аделия грустно улыбнулась. Антон Иванович задумчиво слушал девушку.
– Я не предполагал, что вы имеете именно такой склад ума. Мне казалось, что барышни, воспитанные Институтом, э… – он замялся, – далеки от жизни и, некоторым образом, умозрительно представляют себе реальность за стенами казенного заведения, имеют некие возвышенные, мечтательные воззрения.
– Не умеют вести домашние счета, распекать горничную, готовить обед, штопать и вязать? Это вы имели в виду? – Аделия улыбнулась сквозь слезы.
– Да, наверное. Но я не хотел вас обидеть.
– Нет, нет, вы нисколечко не обидели меня! Нас учат ведению домашнего хозяйства, у меня есть тетрадка с рецептами. У меня и Аполонии по домоводству высший балл – 12! – произнесла девушка с гордостью.
Антон Иванович рассмеялся. Его подопечные оказались чудными барышнями. Он подумал о том, что и у него может быть такая же дочь, милая, добрая. Дочь или… жена. Антон Иванович, широкоплечий и бородатый, казался намного старше своих лет. Однако ему еще не исполнилось и тридцати. Многие его товарищи уже обзавелись семейством. Он же все пребывал в раздумьях на сей счет. Антону Ивановичу не хотелось спешить. Он ко всем делам подходил основательно. Его мать, Нина Игнатьевна, пыталась руководить выбором сына, постоянно выискивая ему достойную невесту. Но все кандидатки получали неизменный от ворот поворот. И не потому, что Липсиц был капризен или очень разборчив. Нет, просто он полагал, что невесту, которую ведут к алтарю, надо сильно любить. А любовь, похоже, забыла о его существовании. Антон Иванович не искал богатой невесты, потому что сам был богат. Да и времени не хватало на поиски, он много работал. А свахами брезговал, считая этот обычай варварством и азиатчиной.
Каникулы барышень Манкевич пролетели стремительно, и восьмого января они снова оказались в стенах Института. Прибывающие воспитанницы бурно обсуждали домашние впечатления. До глубокой ночи в дортуарах не смолкали разговоры и шепот. Некоторые девушки в величайшей ажитации рассказывали подругам о своих явных и мнимых возлюбленных.
Аделия отделывалась скупыми ответами на многочисленные вопросы. Да и о чем рассказывать? Разве можно выразить словами некое странное чувство, которое поселилось у нее в груди? Она не могла понять, что это: не тоска, не боль, а плакать хочется. И страшно и сладко одновременно. Предчувствие чего-то, но чего?
Через неделю господин Липсиц снова посетил своих подопечных, потом опять, и так стал приезжать, как раньше, бывало, приезжали родители. Мадам Липсиц все реже сопровождала его.
– Что это наш благодетель зачастил к нам? – ехидно спросила Лека после очередного визита опекуна, уплетая одну конфету за другой.
– Это его христианский долг, – пожала плечами Аполония. – А вот твой долг не есть все одной, а поделиться с сестрами!
Аделия промолчала. Она не могла сознаться себе, а тем более сказать сестрам, что каждый раз ждет этих визитов, тщательно причесывается, приводит в порядок и без того идеальное платье.
– Антон Иванович, а отчего вы не женаты? У вас есть невеста? – спросила как-то раз назойливая Лека, пользуясь тем, что она младшая и потому может позволить себе бесцеремонные вопросы.
– Вот, дожидаюсь, пока вы, мой милый розанчик, не подрастете! – отшутился молодой человек. – Но если говорить серьезно, я, милые барышни, в скором времени женюсь.
– Как женитесь! На ком? – в один голос воскликнули сестры.
– Это пока секрет! Но обещаю вам, вы все получите приглашение на торжество.
На следующий день после обеда, когда выдалось немного свободного времени, сестры встретились в укромном уголке, в глухом коридорчике. Это было их тайное место встреч. Одноклассницы знали об этом месте и иногда прибегали, чтобы известить кого-либо из них о тайной встрече:
– Манкевич! Поля! Тебя твои сестры дожидаются в вашем «секретнике».
Собравшись, девушки принялись обсуждать новость.
– Наверное, ему мамаша невесту выискала! – высказала догадку Поля.
– Я думаю, это одна из тех девушек, которых мы видели в их доме на Рождество, – вяло включилась в разговор Аделия.
– Кто бы она ни была, она запретит ему ездить в Институт. Это точно! – безапелляционным тоном произнесла Лека и заскулила, точно маленькая собачонка: – Опять нас никто навещать не будет, не будут привозить гостинцев!
– Ах, Лека! Ты опять о еде! Точно зверек какой-то! Все время грызешь чего-нибудь! А посмотришь, одни косточки торчат, – с некоторым раздражением, ей несвойственным, произнесла Аделия.
– Зато вы обе версты коломенские, колбасы вареные, – заверещала младшая, и разговор принял совсем другой оборот.
На следующий приемный день Антон Иванович не приехал, не было его и потом. Сестры решили, что молодой человек занят подготовкой к свадьбе. Поэтому, когда дежурная в классе объявила, что к Аделии пришли, та очень удивилась. Еще больше удивило ее то обстоятельство, что на этот раз не позвали ни Полю, ни Лелю. Она одна сидела подле опекуна.
– Аделия Станиславовна!
Она с изумлением посмотрела на гостя. Отчего он обращается к ней так официально?
– Сударыня! Вы помните наш разговор в зимнем саду под Рождество? По глазам вижу, что помните. Так вот, этот разговор заставил меня посмотреть на вас совсем иными глазами. Я много думал о вас в последнее время и пришел к выводу, что вам совершенно незачем ехать в Калугу к вашей родственнице.