– Может быть, у нее дома что-нибудь случилось? – спрашивала она других девушек. – Может, кто-то из семьи заболел? Может, ей пришлось срочно уехать, и не было времени предупредить нас?
Но никто ничего не знал.
Прошла неделя, и Поппи начала серьезно беспокоиться. Вероник всегда была одна и не дружила с другими девушками. И хотя она была одной из лучших, Поппи с удивлением поняла, что совсем не знала ее. Вероник никогда не доверялась ей, как другие обитательницы Numéro Seize, и Поппи ничего не знала о ее личной жизни или проблемах.
Она была потрясена, когда Уоткинс привел к ней в кабинет полицейского инспектора, и тот попросил ее опознать тело в морге – они подозревали, что это была Вероник Салбэ. И когда Поппи увидела холодное, посеревшее лицо бедной Вероник, которое она помнила полным жизни и красоты, ей стало плохо.
– Ее нашли в Сене, мадам, – сказал инспектор. – На теле нет никаких следов насилия. Скорее всего, она просто утонула. Очевидно, это самоубийство.
Мысли Поппи перенеслись к той ночи, когда Грэг был в Numéro Seize – с Вероник, и она поняла, что, конечно, это Вероник была шантажисткой. Она подумала о конверте с долларами и записке, сообщавшей, что Франко решил проблему. Она поблагодарила инспектора за его внимание к ее волнениям из-за пропавшей девушки и сказала, что ужасно сожалеет о трагическом самоубийстве Вероник. Но теперь она знала правду.
Полночи Поппи бродила по улицам Парижа, думая о том, что случилось. Наконец, уже глухой ночью, когда даже Париж засыпал, Поппи остановила экипаж и поехала назад в Numéro Seize, рю-дэ-Абрэ. Она сохранила веру во Франко, даже когда газеты поливали его грязью, называя воплощением дьявола. Она говорила себе, что это не может быть правдой, что Франко не мог сделать того, в чем его обвиняли. Теперь она знала, что все обстояло иначе. Франко решил ее проблему тем же способом, что решал все остальные. Отец ее сына был безжалостным, хладнокровным убийцей.
1914
В июне 1914 года Рогану было шесть с половиной лет, когда наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Фердинанд был убит сербским националистом. Месяцем позже Австрия при поддержке Германии объявила войну Сербии. Эхо этой трагедии прокатилось по всей Европе, и внезапно темой всех разговоров в Париже стала только война.
Поппи поняла, что идиллические годы, когда она была одна вместе с сыном, кончились. Когда он был совсем малышом, она держала его вдали от Парижа, в Монтеспане, уезжая туда по пятницам вечером. Она брала его у няни и всецело посвящала себя ему, неохотно возвращаясь потом в Numéro Seize в понедельник утром. Она не забыла о своем намерении стать самой богатой женщиной в мире и никогда не пренебрегала своими деловыми обязанностями, но теперь это стало для нее особенно важно, потому что она не хотела зарабатывать деньги для себя самой – она хотела их для Рогана. У нее был наследник.
Когда ему исполнилось четыре года, она вынуждена была признать, что ему нужно больше, чем компания деревенских ребятишек – ему пора было ехать в Париж. Она купила небольшую квартирку около Булонского леса и отдала Рогана в местную школу, и с этого времени Поппи разрывалась между двумя домами и двумя разными людьми, которыми ей приходилось быть в них. В Numéro Seize это была еще более блистательная деловая женщина, мадам Поппи, со знаменитыми роскошными рыжими волосами в элегантных серебристо-серых туалетах, чьи глаза обещали все – и не давали ничего. А в квартирке возле Булонского леса она была серьезной овдовевшей матерью маленького сына, и, подобно многим другим матерям, она всегда ждала его возле школы.
Она всегда могла без труда отыскать Рогана в толпе мальчишек, высыпавших на школьный двор после окончания уроков, потому что он уже был на голову выше своих одноклассников, а еще из-за его оранжево-белокурых волос. Ей казалось, что ее сердце просто горит от любви и гордости, когда его голубые глаза сияли ярче при виде ее, ждущей его около бутылочно-зеленого автомобиля, последней и лучшей модели. Она всегда была дома, когда он готовил уроки, они отмечали его дни рождения и ходили на прогулки в парки или к реке и встречали Рождество в Монтеспане вместе с Неттой.
Никто не мог бы упрекнуть ее, что она плохо справлялась с обеими своими ролями, но иногда Поппи гадала в отчаянье, кем же она была в действительности, и она чувствовала горькую, подступавшую к сердцу зависть к обычным молодым матерям с их простыми и ясными жизнями; она даже иногда завидовала девушкам, работавшим у нее в Numéro Seize, потому что они выбрали себе одну роль и знали, кем они были.
Большую часть времени Поппи отдавала Рогану, он был для нее всем на свете, и она считала годы, прошедшие со дня его рождения, самыми счастливыми в ее жизни. Его невинная детская любовь была отдана ей инстинктивно. Он любил только ее, а она обожала его. Он был ее другом, ее компанией; он заставлял ее смеяться и плакать; она ощущала нежность, и душа ее была полна заботой о нем. Он был для нее всем тем, чем никогда не были ее дорогие возлюбленные. Все, что Поппи делала, она делала для него. Все время, которое она проводила в Numéro Seize, вся ее тяжелая работа, все те часы, когда она играла роль той, кем не была в действительности, – все это было для Рогана. Роган был ее будущим.
Конечно, в числе посетителей Numéro Seize были члены кабинета министров и влиятельные политики так же, как финансисты и промышленники: иногда за обедом Поппи присоединялась к ним, слушая их разговоры о мобилизации и вооружении со страхом в сердце. Страхом за своего ребенка. Поняв, что война неизбежна, она постепенно превратила свои деньги в золото. В начале августа она отвезла маленького Рогана в Швейцарию и поместила свое золото и документы, подтверждающие ее право на недвижимость, в сейфы банка в Женеве. На следующий день Германия объявила войну Франции.
Она оставалась в Швейцарии достаточно долго и отдала Рогана в школу, которую выбрала заранее, осторожно расспрашивая разных клиентов, какую школу они считали наиболее приемлемой для мальчика из хорошей семьи. Потом она вернулась во Францию, потому что ради Рогана она не могла допустить, чтобы ее «дело» попало в руки врага.
Роган храбро улыбался, махая ей рукой на прощанье, когда они расставались, и Поппи подумала, что директриса выглядит доброй и будет заботиться о нем, но воспоминания о его спаленке и крошечной белой кроватке с одиноким плюшевым мишкой просто разрывали ей сердце. Всю дорогу в поезде она твердила себе, что все к лучшему, что она не могла позволить, чтобы Роган остался в стране, вовлеченной в войну, что среди гор Швейцарии он будет в безопасности – что бы ни случилось с Францией: но ей приходилось чуть ли не силой удерживать себя, чтобы не броситься назад и не забрать его с собой.
