— Пожалуйста, имейте ко мне некоторое снисхождение, — сказала она, — я не упряма, я только немножко неловка в состязании со смелостью знатной дамы. Я исправлюсь, напрактиковавшись. К моему прискорбию, мне очень хорошо известно, что я говорю на простом английском языке. Позвольте мне отказаться от него и заменить его вашим. Какую сумму ваше сиятельство деликатно приготовились предложить мне?
Леди Джэнет выдвинула ящик и вынула книжечку с чеками.
Наконец настала минута успокоения! Единственный вопрос, оставшийся теперь, состоял в определении суммы. Леди Джэнет подумала. Величина суммы, по ее мнению, зависела от совести. Ее любовь к Мерси и отвращение к Грэс, ужас при мысли, что ее любимица будет унижена, ее привязанность осквернена публичной оглаской, заставили ее, этого оспаривать было нельзя, жестоко угрожать оскорбленной женщине. Как ни ненавистна была Грэс Розбери, ее отец поручил ее в свои последние минуты заботам леди Джэнет с полного ее согласия. Если б не Мерси, Грэс была бы принята в Мэбльторне как компаньонка леди Джэнет и получала бы жалованье сто фунтов в год. С другой стороны, надолго ли (с таким характером) осталась бы Грэс служить своей покровительнице? Ей, вероятно, было бы отказано через несколько недель, с годовым жалованьем в вознаграждение и с рекомендацией на какое-нибудь приличное место. Какое будет теперь справедливое вознаграждение? Леди Джэнет решила, что жалованье за пять лет и помощь вперед, если окажется необходимо, будут достаточным воспоминанием о правах покойного полковника Розбери и щедрым денежным вознаграждением за то суровое обращение, которое Грэс вынесла от нее. В то же время и для большего успокоения своей совести леди Джэнет решила узнать, какую сумму сама Грэс сочтет достаточной, просто заставить саму Грэс предложить условия.
— Мне невозможно сделать вам предложение, — сказала она, — по той причине, что ваша потребность в деньгах зависит по большей части от ваших будущих планов. А мне совершенно неизвестны ваши будущие планы.
— Может быть, ваше сиятельство будете так добры, что посоветуете мне, — с иронией сказала Грэс.
— Я не могу дать вам совет, — ответила леди Джэнет, — я могу только предположить, что едва ли вы останетесь в Англии, где у вас нет друзей. Обратитесь вы к закону или нет, вам непременно нужно иметь личные общения с вашими друзьями в Канаде. Права я?
Грэс была настолько догадлива, что поняла значение этих слов. Растолковать этот ответ можно было следующим образом:
«Если вы возьмете денежное вознаграждение, вы обязаны не оставаться в Англии и не досаждать мне».
— Ваше сиятельство совершенно правы, — сказала Грэс, — я, конечно, не останусь в Англии. Я посоветуюсь с моими друзьями и…
«Обращусь к закону, если смогу, на твои же собственные деньги», — прибавила она мысленно.
— Вы вернетесь в Канаду, — продолжала леди Джэнет, — и, вероятно, сначала у вас там будет мало средств к жизни. Принимая это в соображение, в какую сумму вы определите денежную помощь, которая будет вам нужна?
— Могу я рассчитывать, что ваше сиятельство будете так добры и поправите мой расчет, если он окажется неверен? — невинно спросила Грэс.
Тут опять слова, истолкованные надлежащим образом, имели свое особенное значение: «Я продаю себя на аукционе, и моя оценка будет приноровлена к самой высокой цене, какую ваше сиятельство дадите».
Прекрасно поняв это условие, леди Джэнет поклонилась и ждала с серьезным видом.
Грэс со своей стороны важно начала:
— Я боюсь, что мне понадобится более ста фунтов.
Леди Джэнет надбавила в первый раз.
— Я тоже так думаю.
— Может быть, более двухсот?
Леди Джэнет надбавила во второй раз.
— Вероятно.
— Более трехсот? Четырехсот? Пятисот?
Леди Джэнет надбавила самую высокую свою цену.
— Пятисот фунтов будет достаточно, — сказала она.
Невольно выступивший румянец на лице Грэс обнаружил ее непреодолимое волнение. С самого раннего детства она привыкла старательно рассчитывать каждый шиллинг. Она знала, что у отца ее (обремененного долгами) никогда не бывало более пяти золотых соверенов. Она жила и росла в удушливой атмосфере благородной бедности. Было что-то ужасное в жадном выражении ее глаз, когда они наблюдали за леди Джэнет, все еще не веря, намерена ли она подарить ей пятьсот фунтов стерлингов одним росчерком своего пера.
Леди Джэнет выписала чек в несколько секунд и передвинула его через стол.
Жадные глаза Грэс пожирали золотую строчку: «Заплатить мне или предъявителю пятьсот фунтов» и проверили подпись: «Джэнет Рой». Когда она удостоверилась, что может взять деньги, когда захочет, врожденная низость ее натуры тотчас проявила себя. Она покачала головой и оставила чек на столе с притворным видом, будто ей все равно, взять его или нет.
— Ваше сиятельство не предполагаете, что я так и схвачу ваш чек?
Леди Джэнет откинулась на спинку своего кресла и закрыла глаза. Ей было противно смотреть на Грэс Розбери. Ее воображение тотчас наполнилось образом Мерси. Она жаждала насытить свое зрение опять этой величественной красотой, наполнить свой слух мелодией этого кроткого голоса.
— Мне нужно время, чтобы подумать из собственного уважения к самой себе, — продолжала Грэс.
Леди Джэнет устало кивнула головой в знак согласия на предоставление требуемого времени.
— Будуар вашего сиятельства, я полагаю, все еще в моем распоряжении?
Леди Джэнет молча отдала свой будуар.
— А слуги вашего сиятельства к моим услугам, если будут мне нужны?
Леди Джэнет закрыла глаза.
— Вся прислуга к вашим услугам! — в бешенстве воскликнула она. — Оставьте меня!
Грэс вовсе не обиделась. Она даже обрадовалась — она почувствовала некоторое торжество при мысли, что довела леди Джэнет до нервной вспышки. Она настояла на другом условии.
— В случае, если я решусь принять чек, — сказала она, — я не могу из уважения к самой себе допустить, чтобы он был отдан мне не иначе, как в конверте. Ваше сиятельство, будьте так добры (если это окажется нужным) прислать мне его в конверте. Прощайте!
Она пошла к двери, осматриваясь во все стороны с видом явного неодобрения драгоценных сокровищ искусства, украшавших стены. Глаза ее немедленно опустились на ковер (рисунок знаменитого французского живописца), как будто ее ноги снисходительно ступали по нему. Смелость, с какой она вошла в комнату, была довольно заметна. Она не значила ничего в сравнении с той дерзостью, с какой она вышла. Как только дверь затворилась за ней, леди Джэнет встала. Не обращая внимания на зимний холод, она раскрыла настежь окно.
