Машина въезжала на круглый дворик, засыпанный снегом, с фонарями и византийскими колоннами, поддерживающими портик.
— Я здесь живу, — буркнул Олег Петрович, увидев ее лицо. — Только в обморок не падайте! У меня мало времени, и хотелось бы, чтобы вы все время находились в сознании.
— Что?.. — переспросила Вероника.
Нет, конечно, все смотрели сериалы и еще программу на НТВ про ремонт — там время от времени показывали то французских графов, то английских герцогов, которые жили именно в таких местах. Программа программой, однако Вероника была совершенно уверена, что никаких таких мест на самом деле не существует и существовать не может, и людей, которые жили бы в таких домах, тоже не существует, и все это выдумки тех, кто снимает кино и сюжеты про ремонт.
Ну, трудно нормальному человеку вообразить, что можно жить… в Лувре! Почти невозможно.
Вернее, совсем невозможно.
Вероника старалась не смотреть по сторонам и на свое отражение в многочисленных зеркалах не смотрела тоже, ибо отражение это самой своей сутью оскорбляло окружающую роскошь и благолепие! И что-то вроде классовой ненависти вдруг кольнуло ее, и пришлось даже напомнить себе, что этот человек — не угнетатель бедных и несчастных, а спаситель ее сына и она ему «век должна быть обязана»!
В квартире она долго снимала сапоги. Маялась от сознания собственной неполноценности и одергивала голубенький свитерок, который слишком ее обтягивал — все складки в ненужных местах неприлично вылезали из него в разные стороны. И причесаться ей хотелось, и губы подмазать розовой помадкой — наверное, поживее бы выглядела, если бы причесалась и подмазала!
А потом она вдруг обиделась. Зачем она так старается? Зачем натягивает свитерок? И какая разница этому человеку, напомажены у нее губы или нет?! Может, она хочет на него впечатление произвести?! Показаться лучше, чем она есть на самом деле?!
Даже если она станет лучше в миллион раз, ему-то какая разница?! Им, живущим в Луврах, простые смертные ни к чему! И как простые смертные ничего не знают о богах, так и боги вряд ли догадываются о том, что простые смертные в принципе существуют в природе.
— Вероника Павловна, где вы застряли?
— Проходите, проходите, — сказал из-за ее спины водитель Гена. — Во-он туда, прямо, а потом налево заворачивайте! Там кабинет.
Вероника пошла прямо, а потом завернула налево и еще какое-то время шла, старательно не глядя по сторонам, и наконец дошла до единственной распахнутой настежь двери. Олег Петрович стоял посреди огромного, но тем не менее уютного пространства. Громадных размеров стол на львиных лапах царил посередине этого пространства, и вокруг были книги, море книг, от пола до потолка, и деревянная стремянка с латунными ручками, и какие-то портреты, и еще, кажется, бюро, и еще что-то, как раз в духе Лувра — почему-то Вероника зациклилась на Лувре.
— Вот что я хотел вам показать.
Небольшая икона лежала на столе, и, повинуясь знаку Олега Петровича, Вероника подошла и посмотрела.
— Преподобный Серафим Саровский, — тут же сказала она. — Но я не знаю этого списка.
— Я знаю, что Саровский, — ответил Олег Петрович. — А больше ничего не знаю. Может, вы посмотрите получше?..
Моментально позабыв о том, что должна одергивать свитер, который выставлял ее в невыгодном свете, о ненакрашенных губах, о волосах, которые ей все хотелось причесать, о Лувре, Вероника подошла и взяла икону в руки.
От нее как будто шли тепло и свет.
Вероника взяла ее в руки и взглянула на доску. Потом перевернула и посмотрела с другой стороны.
— Откуда у вас эта икона?
— Из шкатулки.
— Выходит, шкатулка у вас?!
— Василий Дмитриевич показал мне икону, и почему-то мне очень не хотелось ее оставлять у него. Я попросил, чтобы он мне ее отдал на какое-то время. Ну, чтоб я мог показать специалистам. Мы договорились, что я верну икону через несколько дней. И потом его убили.
— Убили, — повторила Вероника.
Старец смотрел на нее с иконы внимательно и серьезно. Вероника тоже посмотрела на него внимательно и серьезно.
— До наших дней прижизненные изображения не дошли, — сказала Вероника. — По крайней мере, так считается! Он не часто соглашался на то, чтобы его рисовали. Есть даже знаменитая фраза: «Кто я, убогий, чтобы писать с меня вид мой? Изображают лики Божий и святых, а мы — люди, а люди-то грешные!» Все позднейшие портреты написаны по памяти. Купцу Миленину из Курска преподобный сам подарил свой портрет и еще фрейлине Поликарповой, она была его духовной дочерью, но где эти изображения — никто не знает.
Вероника еще посмотрела, даже отошла в сторону с иконой в руках. Олег наблюдал за ней.
— Работа явно не новая, — наконец сказала Вероника. — Я не знаю. Нужна экспертиза, а так… трудно сказать.
— Но это может быть прижизненным портретом?
— Да говорю же вам, что их не сохранилось! — Вероника рассердилась. — По крайней мере, о них ничего не известно, и никто никогда их не находил! Понимаете?! Никто и никогда! Как икона могла попасть в шкатулку?! Кто мог туда ее положить?
— Если шкатулка принадлежала семейству Демидовых, значит, это кто-то из них.
— Или кто-то, у кого коллекция оказалась после революции. Или музейный сотрудник, который знал и о шкатулке, и об иконе! После революции иконы не жаловали, как вам известно, и вполне возможно, что ее спрятали, чтобы сохранить.
Она любовно перевернула икону и посмотрела на батюшку Серафима.
— Хорошо известно, что даже от гравюр с изображением преподобного случались чудеса и исцеления. Если это прижизненный список, вы стали обладателем сокровища, Олег Петрович.
— Я не стал, — возразил Олег. — Я просто взял ее, чтобы показать специалистам. Обладателем сокровища хотел стать тот, кто убил Василия Дмитриевича. Тот, кто заказал ему коллекцию. Собственно, вся кража коллекции затевалась только ради этой иконы.
Вероника осторожно положила преподобного на стол с львиными лапами.
— Нельзя воровать иконы, — тихо сказала она. — Это никогда не заканчивается добром.
— Василий Дмитриевич ничего ни у кого не воровал. Его… — Олег вспомнил и усмехнулся, — бес попутал.
— Вот именно. — Вероника отвернулась от изображения старца и посмотрела в окно, за которым летел снег. — Нужно все проверить. Какие иконографические изводы были самыми ранними и самыми распространенными. Но с этим тоже сложно, потому что всякие серьезные атрибуции, как правило, отсутствовали.
— Атрибуции? — переспросил Олег Петрович.
— Ну да.
— А вы тоже учились в Историко-архивном?
— Да, — удивилась Вероника, — а что?
— На документоведении?
