Он надавил бедрами, заставляя ее раздвинуть ноги.
— Но я же обещала тебе, — пробормотала она. — Такого ты действительно не видел!
Она извивалась под ним, благодаря бога за то, что гладкий атлас помогает ей ускользнуть. Наконец она вскочила и, метнувшись к стулу, кинула Джейсону пальто.
— Там припаркован пикапчик. Задняя дверца открыта. Влезай и жди меня. Я сейчас.
Но Джейсон не пошевелился.
— Иди лучше сюда, ко мне.
Эйлис сильно стегнула его хлыстом по голым бедрам, от всей души надеясь, что удар не ослабит его возбуждения. Так и произошло: хлыст только раззадорил его.
— Там ждет тебя такое... такое...
Он потянулся к ней, но она увернулась и вновь хлестнула Джейсона по голым ягодицам. Он дернулся, и глаза его зажглись нехорошим блеском.
— Ладно, — бросил он, — посмотрим, какие грязные штуки ты там напридумывала.
Вцепившись в хлыст обеими руками, чтобы скрыть дрожь, Эйлис глядела, как он прямо на голое тело надевает пальто и, не застегивая его, перепоясывает поясом.
Джейсон недовольно покачал головой:
— Для тебя будет лучше меня не разочаровывать.
Эйлис кусала губы, чтобы не рассмеяться. Только бы ей удалось выманить его наружу. Тогда дело будет сделано.
— Так ты идешь? — спросил Джейсон в открытую дверь.
Она накинула плащ и торопливо, тоже не застегивая его, завязала пояс.
— Сейчас, сейчас. Ты удивишься. Иди. Я догоню.
Как только дверь защелкнулась, Эйлис бросилась в ванную, надела перчатки, схватила мешок. Она металась по комнате, собирая свои и его вещи. Стирая с дверной ручки отпечатки пальцев, она услышала первые крики.
Из-под тахты она извлекла другой мешок, оставленный ею накануне, и сорвала с постели черную простыню. Истерические вопли прекратились, но теперь на улице раздались громкие мужские голоса. С подушкой под мышкой она бросилась к пальме. Взгляд ее упал на валявшийся на полу лифчик. Черт! Сунув его в карман плаща, Эйлис выбросила один из мешков и подошла к входной двери дома Уоррена.
Уходя, она забыла оставить включенным свет при входе, а прислуга была отпущена на рождественские праздники, поэтому дом был погружен во тьму. Эйлис совсем голая под своим плащом, если не считать черных трусиков и сапог, дрожа от холода, возилась с чужим непривычным замком. Наконец, открыв его, она прошла на кухню. В дальней комнате зазвонил телефон — один раз, второй... Рената! Бросив оставшийся у нее мешок в холле, Эйлис помчалась в библиотеку. Комнату в форме буквы «L» освещала бронзовая настольная лампа, видимо, поставленная на таймер.
— Алло! — тяжело дыша, сказала она в трубку.
— Эйлис? Все в порядке? — Голос у Ренаты был тревожный.
— У меня все отлично. Как ты?
— Ты слышала, как я кричала?
— Все было великолепно. Действительно классно! Неподражаемо! Никто не сравнится с тобой! Ты прелесть! Ты...
И тут Эйлис притихла. Что-то не так. Стекло картины, висящей за письменным столом, отражает пламя камина.
— Эйлис! Что происходит?
— Ничего, — ответила она, не желая пугать Ренату. — Я позвоню тебе утром. Ты прелесть. Спокойной ночи.
От страха у нее даже волосы зашевелились на затылке. Кто-то стоял у нее за спиной.
Эйлис обернулась.
— Марк! — воскликнула она радостно, облегченно. — Что ты здесь делаешь?
И тут она увидела в его руке хлыст. Улыбка замерла на ее губах. Значит, он нашел ее мешок!
Он стоял напротив нее вызывающе враждебный, серые глаза сверкали ледяным блеском. Он прошелся по комнате, со свистом ударяя себя хлыстом по ладони. Она смотрела на него смущенно, беспомощно.
— Гораздо интереснее знать, чем здесь занимаешься ты?!
— Линда сказала... — она замолчала, заметив, что он пристально разглядывает ее плащ.
Не глядя, она догадалась, что из кармана торчит лифчик.
— Вот и объяснение. — Кончиком хлыста он подцепил лифчик за бретельку и вытащил его из кармана.
— Марк, это не то, что ты ду...
— Не то?! — Вена на его шее вздулась и пульсировала. — В прихожей я нашел обмундирование твоего партнера!
— Я все тебе объясню, — попятившись от него, сказала Эйлис. — Давай присядем у камина и...
Она отступила к стоявшему возле камина мягкому дивану. До какой степени может она быть с Марком откровенной? Он не одобрит всей этой истории. Но если она опять солжет, он ей этого не простит.
— Не трудись, — сказал он, идя следом за ней к дивану.
— Но мой наряд вполне объясним! — воскликнула Эйлис, прячась за диван. Ей надо заставить его выслушать ее. — Давай сядем и все обсудим.
— И обсуждать тут нечего.
И не давая ей опомниться, он потянул за пояс ее плаща. Полы тут же разошлись, обнажая неприкрытые груди, трусики с прорезью... По коже ее побежали мурашки.
— Марк, выслушай...
Он заткнул ей рот яростным поцелуем. Отведя ее руки, он крепко, как клешами, обхватил ее так, что трудно стало дышать. И все же какая радость вновь быть в его объятиях! Мысленно она судорожно искала способ заставить его выслушать. Вспомнились слова Линды о том, что мужчина не может сердиться на женщину, если только что занимался с ней любовью. Да, раньше это срабатывало, подумала Эйлис, оставляя попытку поговорить с ним. Безжалостная настойчивость его жадных губ открыла в ней шлюзы сдерживаемого желания. Обвив руками его шею, она начала осыпать его жаркими поцелуями. Он с такой силой вдавливал ее в диван, что металлическая пряжка его ремня врезалась в тело. Голова странно покруживалась, и чем горячее она отвечала на его поцелуи, тем сильнее разгоралось пламя между ног. Плащ упал на спинку дивана. Прервав поцелуй, он слегка отодвинулся.
Потянувшись к его рубашке, Эйлис стала расстегивать пуговицы. Но вдруг рука ее замерла, а сердце сжалось от того, как недобро он смотрел на нее. Серые глаза изучали каждый дюйм ее тела. Взгляд его задержался на вульгарных трусиках, на обнаженных грудях, напряженно вздымавшихся от ее дыхания. Как ужасно, что она предстала перед ним в таком виде! Неудивительно, что он сделал вывод, который он сделал!
— Марк, — голос ее прозвучал тихо, невнятно.
Рубашка полетела в сторону. Эйлис отвернулась, и холодная рука Марка скользнула по разгоряченной коже к ее груди. Он мял ее груди, сильно стискивал их. Это был не Марк, во всяком случае, не ее Марк. Ледяными пальцами он ущипнул ее за сосок, и Эйлис пронзила боль, заставившая вспомнить свидание с Джейсоном. Все происходило как в страшном сне, и даже выражение лица Марка, холодное, злое, было совсем как у Джейсона.
— Перестань! — крикнула она, хватая его за руку.
— Но ты же любишь, когда больно! — пробормотал он, стискивая ее.
— Не надо! — воскликнула она, молотя кулачками по его груди, но он не желал выпускать ее. — Поговори со мной!
