– Немного бренди? – спросила она. – Или, может, портвейн 1895?
Якоб стоял у камина, поглядывая на нее так, словно уже был владельцем этой комнаты, а потом он поставил бокал на каминную доску и схватил ее руки в свои.
– Поппи, – сказал он быстро. – Вы знаете, что я испытываю к вам.
– Это честь для меня, Якоб, – ответила она спокойно. – Но многие мужчины испытывают то же самое. И я уверена – это потому, что я единственная недоступная женщина в Numéro Seize. Я слышала, что некоторые даже заключают пари, насколько быстро они соблазнят мадам Поппи. Это своего рода игра.
Она улыбнулась ему.
– Иногда взрослые мужчины ведут себя совсем как дети.
– То, что я чувствую, не ребячество, – простонал он, притягивая ее ближе к себе. – Вы самая желанная женщина в мире, Поппи. Вы единственная женщина, которая мне нужна.
– Пожалуйста, отпустите меня, Якоб, – сказала она тихо. – Уоткинс придет с минуты на минуту.
Он неохотно отпустил ее, когда появился дворецкий с подносом, на котором были птифуры и кофе. Уоткинсу было наказано нарушить их уединение через десять минут после того, как он принесет обед.
– Конечно, я понимаю, вам не хотелось бы, чтобы некие факты получили огласку, – сказал Якоб, подцепляя клубнику, купавшуюся в шоколаде, и жадно направляя себе в рот. Затем он вытер пальцы салфеткой.
– Я решил снять квартиру на рю-де-ла-Кэр. Это очень милая улочка на правом берегу, и очень фешенебельная.
Недалеко от правительственных зданий – так же, как и от Numéro Seize.
– Я вижу, вы собираетесь пробыть в Париже подольше, – спокойно проговорила Поппи.
– Это зависит от вас, Поппи, квартира – ваша. Я купил ее для вас сегодня днем.
Она смотрела на него молча, на его лицо с энергичными скулами, на его широкий лоб и вьющиеся волосы, блестящие карие глаза, впившиеся в нее, и на мясистые губы, слегка приоткрытые в ожидании.
– Но я не нуждаюсь ни в какой квартире, Якоб, – сказала она наконец. – Я думала, что уже объяснила вам мои правила – никогда не принимать подарков ни от одного мужчины. От любого мужчины.
– Но я не «любой мужчина», – возразил он, легкая улыбка приподняла уголки его губ. – Я мужчина, который знает о вас больше, чем другие. Я был очень удивлен, когда узнал, что у нас есть кое-что похожее в Ле-Росан. То, что могло бы нас сблизить. О, конечно, я сам не болтлив – когда решаю быть таковым.
– Вы ошибаетесь, мистер Ле-Фану, – сказала холодно Поппи. – Я никогда не путаю бизнес с развлечениями. И не собираюсь делать это в дальнейшем. Более того, мои семейные дела касаются только меня одной. И я совершенно уверена, что миссис Ле-Фану не обрадовалась бы, если бы узнала об этом… любовном гнездышке на рю-де-ла-Кэр.
Якоб разразился смехом, наливая себе бренди.
– Господи, да вы не сможете шантажировать меня, Поппи, – сказал он, многозначительно усмехаясь. – Вы только подумайте – если станет известно, что мадам Поппи угрожает своим клиентам выдать их секреты их дражайшим женам или даже деловым конкурентам – о-о!.. Numéro Seize опустеет быстрее, чем крысы успеют сбежать с тонущего корабля! Там не останется ни одного мужчины! Как вы сами понимаете, у вас нет выбора, моя дорогая, не так ли? Почему бы тогда нам не стать близкими друзьями, Поппи? Я щедрый мужчина; я буду ухаживать за вами с размахом.
Якоб вопросительно приподнял свои густые черные брови, но у него был вид человека, который уже знает ответ, и повадки удовлетворенного мужчины, который наконец победил.
Поппи смотрела ему прямо в глаза.
– Это великодушное предложение, – сказала она холодно. – Но вы не первый, кто мне его делает. Я всегда отказываю и не вижу причин менять свое решение и на этот раз.
Она молила Бога, чтобы Ле-Фану не уловил скрытую нервозность в ее голосе или не почувствовал ее участившийся пульс, когда она продолжала:
– И… видите ли, у меня тоже много друзей в очень высоких сферах – например, в Елисейском дворце. Я уже объяснила им щекотливость своего положения. И они смогли убедить меня, что человек, дорожащий своей честью и репутацией, подобно вам, Якоб, никогда не станет принуждать даму к тому, чего ей не хочется. Но, конечно, если он попытается, – она выразительно пожала плечами, – он больше не будет принят в их кругах. Во Франции для вас, Якоб, все будет кончено.
Он неловко вскочил на ноги, опрокинув поднос со сладостями.
– Вы умная женщина, Поппи, – его лицо побелело от ярости.
– При моем бизнесе мне приходится принимать меры, чтобы обезопасить себя, – ответила она. – Я скажу вам кое-что еще, Якоб. Никто, кроме вас, не знает о моем мальчике. Если поползут слухи о нем или Роган когда-нибудь услышит что-нибудь о Numéro Seize, я буду знать, от кого все это пошло. Я предупреждаю вас, Якоб, сейчас – это будет очень опрометчиво.
Он взял в руки бокал с бренди и осушил его.
– Давайте покончим с этим, Поппи, – проговорил он, сумев выдавить из себя свою обычную улыбку. – Я должен был бы знать, что вы слишком роскошны для меня. Вы единственная женщина, которая может сказать, что победила Якоба Ле-Фану.
– Но, конечно, я никому об этом не скажу, – улыбнулась она, делая вид, что потрясена.
– Ну что ж, тогда – друзья? – спросил он, протягивая руку.
– Друзья, – согласилась она с улыбкой.
Но, хотя еще несколько дюжин алых роз и были присланы с извинительной запиской на следующий день, Поппи знала, что он стал ее врагом.
1925, Франция
В день восемнадцатилетия Халима Ле-Фану его отец обещал ему, что его сын запомнит этот день на всю жизнь.
– Позови дюжину своих приятелей на уикэнд, Халим, – сказал он великодушно. – Мы поселим их в «Ритце»; они будут обедать у «Максима», а потом вы можете посетить любой ночной клуб, какой вам только заблагорассудится. Я хочу, чтобы ты славно провел время, сын, – сказал он, понимающе подмигнув. – Ах да, и не забудь пригласить этого милого юношу, о котором ты мне рассказывал, – Рогана.
Рогану было семнадцать лет, и он был сильным, крепко сложенным юношей. Он был шести с лишним футов роста, широкоплечий, с мускулистым телом атлета и глубоким выразительным голосом мужчины. Он был удивлен, но и польщен, когда его пригласили в компанию Халима; Халим был привлекательным и популярным в школе юношей. Он учился в классе на год старше, и Роган с нетерпением ждал этой поездки, потому что Поппи не разрешала ему слишком часто бывать в Париже.
Господин Ле-Фану снял полэтажа в отеле «Ритц» для друзей своего сына. Он забил его шампанским и едой, а снаружи на улице стоял подарок Халиму ко дню рождения – красный спортивный автомобиль. По этому же случаю всем его друзьям были подарены бриллиантовые запонки. В десять часов вечера они отправились к «Максиму» в вечерних костюмах и приподнятом настроении.
