Павин немедленно покинул Чиуауа, и теперь его будущее было неопределенным. Диас не сдавался, время не имело для него значения.
Впервые в жизни Павин был напуган.
Он отправился на побережье Мексиканского залива, где дальний кузен держал для него маленькую рыбацкую лодку. Это место, покрытое джунглями и заболоченное, с москитами и прибрежными нефтяными месторождениями, не было переполнено туристами как остальная Мексика. Он загрузил лодку припасами и вышел в залив, где никто не мог подобраться к нему незамеченным – если только Диас не наденет акваланг, но Павин надеялся, что он до этого не додумается, потому что в этом случае его было бы сложно разглядеть в глубине вокруг лодки так же хорошо, как на поверхности.
Погода здесь была отвратительно влажная, и он, дитя пустыни, возненавидел тяжелый воздух. Было самое время года для ураганов, поэтому он взял себе за правило слушать прогнозы погоды по радио каждый день. Если в заливе начнется один из сильных штормов, он хотел в это время оказаться далеко на материке.
Раз в неделю он отправлялся на берег за припасами и звонил Галлахеру. Галлахер не доверял мобильным телефонам, хотя таковой у него имелся. Просто он никогда не вел дел по телефону. Он был настолько осторожен, что никогда не использовал беспроводных аппаратов. Павин пытался объяснить ему, что он может достать безопасный мобильник, звонки с которого не прослушиваются, но одним из заскоков Галлахера была его недоверчивость.
Узнав, что Диас спрашивал про него, Павин оценил такую осторожность. Возможно, она спасет ему жизнь.
Единственным выходом из ситуации, о котором думал Павин, было убить и Диаса, и Миллу Бун: Диаса потому, что он был прямой и сильнейшей угрозой, а женщину потому, что она наверняка продолжит нанимать людей, пока одному из них не повезет. Как она связала его и похищение, Павин не знал; очевидно, кто-то проболтался, не смотря на все влияние Галлахера.
Чтобы убить их, потребуется игра с тонким расчетом, по крайней мере, в отношении Диаса. С женщиной будет легче, поэтому ее он оставит на потом. Возможно, он даже покажет ей, что значит настоящий мужчина перед тем, как она умрет. Ах, он придумал прекрасную смерть для нее! После того, как он с ней закончит, он пожертвует ее на благое дело - жест ужасно доброй воли с его стороны. Павин рассмеялся над собственной игрой слов, потом резко оборвал смех.
Сложной частью плана было подобраться к Диасу: этот человек был подобен дыму, появляясь и исчезая с ветром и не оставляя никаких следов своих передвижений. Чтобы найти Диаса, Павин должен будет предложить себя как овцу на заклание, и это надо будет проделать тщательно. Он должен будет привести Диаса в такое место и при таких обстоятельствах, которые он, Павин, будет контролировать – и он должен помешать Диасу догадаться, что жертвенный козел вооружен и готов, пока не будет слишком поздно спасать свою шкуру.
Это требовало тщательного обдумывания и планирования; такие вещи не делают с наскока. Все должно быть идеально – или он труп.
Никто не относился к мелким деталям более внимательно и тщательно, чем Галлахер, поэтому, когда на этой неделе Павин сошел на берег и сделал обычный звонок, он выложил свой план.
- Мы должны приманить Диаса ко мне, - сказал он. – Но так, чтобы он не знал, что его приманивают.
Галлахер помолчал, потом сказал:
- Хорошая идея. Дай мне подумать. Где ты сейчас?
- В безопасном месте. – Галлахер был не единственным, кто соблюдал осторожность.
- Надо встретиться.
Это значило, что есть что-то, что он не хотел обсуждать по телефону.
- Я не смогу добраться сегодня. – На самом деле он мог, но предпочитал, чтобы Галлахер думал, что он гораздо дальше, возможно, даже в Чиапасе, самом южном мексиканском штате.
- Когда? – Голос Галлахера звучал раздраженно и… как-то еще. Возможно, обеспокоено? Но с чего бы Галлахеру беспокоиться? Диас охотился не за ним – внезапно Павин понял, что опасность угрожает не только со стороны Диаса. Он был связующим звеном не только между Галлахером и тем, что сейчас творилось, но между Галлахером и похищенным десять лет назад ребенком Миллы Бун. Лучший способ для Галлахера защитить себя – оборвать эту связь.
- Может… через две недели? – неопределенно сказал Павин.
- Две… черт, да ты сюда сможешь добраться гораздо быстрее.
- Может, мне не хочется покидать это славное место. У меня здесь все, что мне нужно, и никто не знает, как меня найти. Если я приеду туда, многие узнают мое лицо. Я должен спросить себя, кого люди боятся больше: secor Галлахера или secor Диаса? Если secor Диас приставит нож к чьей-нибудь глотке и спросит, видел ли меня этот человек, тот солжет или скажет правду? Я думаю, он обмочит штаны, но скажет правду.
Галлахер сделал глубокий раздраженный вздох.
- Ладно. Если ты боишься, то ты боишься. Когда найдешь свои яйца, позвони мне, и назначим встречу.
Оскорбление его мужественности было призвано в момент сделать его глупым? Павин улыбнулся, вешая трубку. Однако улыбка быстро погасла: что ему делать теперь, если он не может рассчитывать на помощь Галлахера?
Диасом придется заняться самому. Другого выхода нет. Но как это сделать – вот проблема. Возможно, он сможет захватить женщину и использовать ее как наживку? Если Диас работает на нее, он придет ей на помощь, поскольку не подозревает о ловушке. Как ему захватить ее и обставить все так, словно это не связано с ним?
Павин снова обдумывал идею самому выступить в качестве наживки. Но для нее, не для Диаса. Ему надо как-то убедиться, что у Диаса дела в другом месте, затем передать Бун послание, которое, как он знал, она не проигнорирует и не станет ждать Диаса. Она придет одна, и тогда он схватит ее. Когда она будет у него, он получит и Диаса. Возможно, не сразу, но он сможет развлечься, ожидая.
Да. Это хороший план.
Шли дни, и установилась прохладная погода. За исключением одной волны зноя, лето не было жарким, но Милла все равно радовалась тому, что оно проходит, и наступает осень. Она встретилась с Сюзанной и получила новый рецепт на противозачаточный пластырь как раз перед тем, как закончился ее запас, что было весьма кстати, принимая во внимание радикальные перемены в ее личной жизни.
- Хочу извиниться за то, что произошло, - с раскаянием сказала Сюзанна. – Я не знала. Мне надо было послушать тебя, а не воображать, что я лучше знаю.
Мила посмотрела на нее в полном недоумении. Ее не привлекал разговор, когда ее ноги находились на подпорках гинекологического кресла, а сама она думала решительно о другом. В эти дни, к ее вящему беспокойству, «другое» означало Диаса.
