Валерия Вербинина - Ее любили все

– Подожду вашего объяснения, – буркнул Филипп.

– Оно вам не понравится, – задумчиво сказала Виктория. – Потому что именно вы вошли в комнату Илоны Альбертовны последним, ссылаясь на больную ногу. Значит, теоретически вы вполне могли убить Машу, когда увидели, как она пытается кромсать картины. Но тогда получается, что эти картины вам дороже, чем я думала. Или их автор вам так дорог?

Филипп метнул на нее быстрый взгляд и отвернулся.

– Вы же отлично помните, какой была ваша подруга, – негромко проговорил он. – Яркая, сексуальная… жизнь в ней ключом била. А дома у меня… – Он поморщился. – Да, Евгения мне нравилась. Но она меня всерьез не принимала. Вообще. Только когда я увидел, как это создание пытается уничтожить ее картины, я не выдержал. И убил.

– То есть Валентин Степанович вас видел, но решил прикрыть, – усмехнулась Виктория. – Ладно, я никому ничего не скажу. Если капитан не догадается…

Она повернулась и встретилась с ним взглядом.

– Вы так бесшумно ходите, – пробормотала Виктория. – Как настоящий преступник.

– Да нет, какой я преступник, – ответил Олег Петрович. – Куда уж мне…

И он выразительным взглядом смерил Филиппа, который аж поежился.

– Вы меня арестуете? – несмело спросил он.

– Посмотрим, – усмехнулся капитан. – Что у нас есть? Ваш поздний приход на место общего сбора и нож в крови. С которого, поскольку он весь в крови, невозможно снять отпечатки пальцев. К тому же Валентин Степанович взял на себя вину. – И без перехода: – У вас же двое детей, кажется?

– Да. Мальчик и… мальчик.

– А, – уронил Кошкин. – Ну что ж, семья – это хорошо.

И он отвернулся, очевидно, считая разговор законченным.

– Они уже едут сюда, – сказал он Виктории.

– Ваши коллеги?

– Конечно. Будет много фотографий, много скучной, рутинной работы и много вызовов на допросы. Потом, Валентин Степанович – человек известный, и одним кратким сообщением в разделе хроники происшествий дело не ограничится. Его драму будут пережевывать во всех деталях, будут судачить по поводу Евгении, по поводу гостей, по поводу вас… Начнут зазывать во всякие ток-шоу, и вообще… – Он вздохнул и посмотрел в окно. – Но вот чего я не могу понять, так это почему дом – корабль.

– Простите?

– Евгения называла этот дом каравеллой, – терпеливо пояснил Кошкин. – Почему? Он же совсем не похож на корабль. Основной корпус, от которого отходят два поперечных крыла… это же…

– Каравелла – это не корабль, – внезапно подал голос Филипп. – Это самолет.

– Самолет? – прищурился Кошкин.

– Ну да, был когда-то такой самолет… французский, – пояснила Виктория. – Видели, какие необычные в доме окна во многих комнатах – в форме капель? Вот и у этого самолета были такие же.

– Назвать самолет как корабль – это сильно, – заметил капитан. – А известно, почему это было сделано? Все-таки такие непохожие вещи…

– Известно, – кивнула Виктория. – Название взяли из стихов поэта Жозе-Марии де Эредиа о конкистадорах. Я не помню дословно, но там говорится о завоевателях, которые на своих белых каравеллах видят, как из глубин океана поднимаются в небо новые звезды… что-то такое. Помню, я тогда переводила статью о самолетах, пересказала Евгении эту историю, и она восхитилась. И потом, когда она увидела этот дом, она назвала его каравеллой… и с тех пор все его называли только так.

– Спасибо, – очень вежливо ответил Кошкин. – Это последнее, что я хотел узнать.

Фехтовальный термин, обозначающий укол.