– Спасибо, но я не привыкла иметь при себе нож.
– Здесь у тебя не будет выбора.
– Это я уже поняла.
Он подмигнул мне, снял рубашку и обмыл торс и лицо. На загорелой золотистой спине его белел длинный шрам.
– Килликранки – это совсем близко отсюда, верно?
Я слышала, как товарищи Лиама вспоминали о битве шотландцев с англичанами, в которой последние потерпели сокрушительное поражение. Он повернулся ко мне и запустил пальцы в свои мокрые кудри.
– Да. Битва была в трех или четырех километрах к северу отсюда, по другую сторону перевала.
– А давно это было?
Он посмотрел на меня с сомнением, словно взвешивая, стоит или нет рассказывать, потом уселся на камень рядом со мной.
– В июле будет шесть лет.
– Ты тогда, наверное, был еще очень молод…
– Мне был двадцать один год, – тихо ответил он, смахивая с килта соломинку.
– Двадцать один год… Столько же было моему брату Майклу, когда он погиб в Бойне.
Лиам задумчиво посмотрел на меня.
– Да, умирать в таком возрасте, пожалуй, рановато.
– Ты боялся, что не вернешься домой? – спросила я и стала расплетать свои косы.
– Нет, тогда я об этом не думал. Это было мое первое сражение. Кровь кипела в моих жилах, словно воинственное пламя. К тому времени я участвовал во многих рейдах, и уже не раз мне доводилось стирать кровь со своего клинка, но война… В тот день я узнал, что война – это совсем другое…
Он согнул ногу в колене и уперся в него локтем, а вторую ногу свободно свесил вниз. Икры его были обмотаны кусками выделанной кожи и перевязаны кожаными шнурками – местный способ защитить ноги во время длительных путешествий верхом. Как и большинство хайлендеров, обуви в теплое время года Лиам не носил вовсе.
– А в чем разница? – спросила я, поглаживая тонкую полоску шрама у него на спине.
– Рейд чем-то похож на игру. Конечно, это не просто увеселительная прогулка, нет, потому что смерть постоянно бродит вокруг, но риск, опасность… Все это волнует душу, заставляет играть кровь, можно сказать, пьянит почти так же, как виски.
Он чуть наклонился вперед и уткнулся подбородком в раскрытую ладонь. Я встала на колени у него за спиной и принялась тихонько массировать ему плечи. Прикасаться к его влажной прохладной коже было безумно приятно.
– А война?
– Война… Она всегда настороже, только и ждет, чтобы вцепиться в тебя своими когтями, если ты случайно подойдешь слишком близко. Мы ощущаем ее запах, она проникает в наши поры, просачивается в нашу плоть и поглощает все, даже душу. Когда все кланы собрались на холмах Крейг-Эллах незадолго до начала битвы, мы все почувствовали такое возбуждение, что мороз продирал по коже. Напряжение в строю нарастало стремительно, и казалось, что его можно было пощупать руками. Это как ожидать своей очереди взойти на виселицу, не зная, суждено ли тебе остаться в живых и спуститься с помоста… Мыслями мы все тогда обращались к тем, кого оставили дома, и молились, чтобы Господь позволил нам снова сжать их в своих объятиях, когда все сражения закончатся. И в то же время неудержимое стремление сражаться и уничтожать толкало нас вперед. Сражаться за нашу родину, за нашего короля. Пожертвовать своей кровью ради своего народа. Когда показался противник, к возбуждению, которое уже играло в крови, примешался страх. Тогда, a ghràidh, я понял, что это совсем не игра.
По телу Лиама пробежала дрожь.
– Sassannachs пришли ближе к концу дня. Мы дожидались их с полудня. У нас на глазах они начали строиться на другой стороне долины, в низине. Больше четырех тысяч красных курток теснились на вереске недалеко от речушки Гарри. Нас общим счетом было тысячи две, но положение на возвышенности играло нам на руку, как и то, что мы пришли сюда раньше их.
Взгляд Лиама затерялся в бурлящей среди камней воде. Прижавшись щекой к его плечу, я закрыла глаза и попыталась представить себе поле битвы. Вот враг стоит, растянувшись поперек долины, словно волна, готовая поглотить все на своем пути…
– Все были там: Макдональды из Слита, Кланранальда и Гленгарри, Маклины, Макнейлы, Маклеоды, Маклахланы, Гранты, Фрейзеры, Макмилланы…
Шотландцы собрались на склонах холмов, у подножия Крейг-Эллах – целое море тартанов и стали. Незадолго до появления в долине солдат Его Величества, которыми командовал генерал Макки, хайлендеры с гордостью внимали Джеймсу Грэхему, виконту Данди. В красном мундире и берете с тремя перышками, он обратился к нам, не сходя с седла и с бокалом кларета в руке. «За нашего короля Якова, за Господа и за Шотландию!» – этими словами он закончил свою речь под бурные приветственные клики солдат.
Лиам замолчал, закрыл глаза и чуть запрокинул голову. Потом вздохнул и наклонился, чтобы коснуться щекой моей руки.
– Атака началась почти перед самым закатом, – продолжал он свой рассказ. – Мы налетели на них, как вурдалаки. Побросав пледы, скатились со склона, выставив перед собой мечи и прикрывшись тарчами[64], прямо под их пули.
Я легко представила ужас, обуявший английских солдат при виде этого моря мужчин в рубашках и кожаных курточках, голоногих и босых, которые к тому же оглушительно кричали.
– До них оставались считаные метры, – медленно, словно бы восстанавливая в памяти все детали того сражения, говорил Лиам, – когда они разрядили в нас мушкеты. Ангус Маккин из Инверригана, который бежал рядом со мной, упал как подкошенный, но я ничем уже не мог ему помочь. Надо было бежать дальше, перепрыгивая через тех, кто пал, чтобы добраться до sassannachs раньше, чем они успеют перезарядить оружие. То был наш единственный шанс. Расстояние между нами и противником стремительно сокращалось. Красные куртки отчаянно старались привязать штыки к дулам своих мушкетов, но мы не дали им на это времени. Мы были слишком близко…
Он выдержал паузу. Мускулы его напряглись у меня под пальцами. Я коснулась губами его влажной кожи, обняла, прижала к себе.
– Fraoch Eilean[65], – хрипловатым шепотом произнес Лиам.
– Fraoch Eilean? – повторила я в недоумении.
– Это наш боевой клич. У каждого клана он свой.
Он взял мои руки в свои и прижал их к груди. Я слышала, как бьется его сердце.
– А потом все словно утонуло в тумане. Я как будто очутился в чужом теле. Страстное желание уцелеть – вот единственное, что мною тогда двигало. Истеричная песня волынки подгоняла нас вперед, заглушала бой английских барабанов. Она задавала ритм, заставляла кровь быстрее течь по нашим жилам и благословляла ту кровь, что из них вытекала. Скрежет металла, ударяющегося о металл, отдавался, казалось, даже в костях. То была полнейшая сумятица, жуткая какофония. Офицеры выкрикивали приказы, пресекая любые поползновения вернуться назад. Уничтожить врага любой ценой – такова была наша цель. Неистовство превозмогло страх. Убивать стало нашим кредо. Никому не давать пощады. Стук моего сердца отдавался у меня в ушах, и этот звук меня успокаивал, давал понять, что я до сих пор жив. Но и враг мой тоже продолжал жить, и, чтобы спасти себя, мне нужно было уничтожить его. Вопрос выживания – победить или умереть…
