– Алас! – едва слышно позвала Кейтлин, протягивая мальчику руку. – Мой славный Аласдар, иди сюда! Ближе!
Мальчик не смел шевельнуться. Бабушка смотрела на него все так же ласково, однако близость конца исказила ее черты, и ему стало страшно. Он ощущал присутствие смерти, которая уже предвкушала момент, когда сможет прибрать к рукам тело Кейтлин. Тело женщины, бывшей для него воплощением нежности, тепла и безопасности… Уютным гнездышком для ребенка, для его израненной души. Все женщины – мать, бабушка, сестра – представлялись ему приютом, в котором забываются жизненные невзгоды и тревоги. В ласковых женских объятиях, в сладковатом аромате тела, в музыке голоса находил он свое последнее прибежище.
Когда ему случалось бывать в церкви, он подолгу вопрошающе всматривался в лицо Девы Марии – женщины, подарившей жизнь Христу. Божий сын, человек, которого все почитают, а любил ли он Марию сыновней любовью? Хотя в детстве ему наверняка нравилось, когда она его обнимала… И наверняка ему хотелось ощутить тепло этих объятий, когда его распяли и боль стала совсем уж невыносимой для тела, которое, увы, оставалось телом человека… Да, по-другому и быть не могло.
– Алас! – позвал отец, и в его голосе мальчик уловил нотки раздражения и нетерпения.
– Иду, отец, – шепотом ответил он и медленно приблизился к постели.
– Подойди, Алас, не бойся! Я как была твоей старой любящей бабкой, так ею и осталась!
Александер преклонил колени и взял в руки дрожащую ладонь Кейтлин. Сдерживать слезы больше не было сил. Дункан встал и знаком предложил Марион выйти, чтобы Александер с бабушкой могли поговорить наедине.
Мальчик уткнулся лицом себе в рукав, не осмеливаясь смотреть Кейтлин в лицо. Он не хотел, чтобы она видела, как он плачет, и только крепко сжимал тонкие пальцы, которые столько раз, утешая, гладили его по волосам.
– Не надо, мой мальчик, – с легкой укоризной в голосе сказала Кейтлин и положила руку ему на голову. – Со мной можно не скрывать, что тебя гложет. Ну, посмотри на меня! Я хочу видеть твои красивые глаза!
Подавляя рыдания, Александер вытер щеки и поднял голову. Бабушка Кейтлин отвела от его лица черные растрепавшиеся пряди.
– Так-то лучше… А теперь расскажи, что случилось. Из-за чего вы с братом снова поссорились?
Вспомнив о размолвке с товарищами, случившейся незадолго до того, как бабушке стало плохо, Александер нахмурился. Ему не хотелось об этом рассказывать. Однако бабушка настаивала, и, как обычно, он сдался.
– Мы играли в войну, и Малькольм хотел, чтобы я был «подлым Кэмпбеллом». Но ведь я тоже Макдональд, как они, только этот болван Малькольм уперся, и все тут!
– А Джон? Он тебя защищал?
– Да, но только… Я хотел как следует проучить Малькольма, он заслужил, а Джон мне не дал.
– Ясно. Знаешь, я думаю, он поступил правильно. Или ты надеялся, что Малькольм передумает, если ты его поколотишь?
Кейтлин смотрела на внука, который понурил голову и кусал губы, чтобы не заплакать. С такой легкоранимой душой и острой потребностью в любви ему придется нелегко…
– Знаешь, ты очень похож на своего дедушку Лиама, – сказала она ласково.
Мальчик поднял на нее глаза. Ее слова обрадовали и взволновали его.
– Правда?
– Правда.
Лиам был таким же ранимым. Она угадала в нем эту черту во время их первой встречи – острую потребность быть рядом с тем, кто сумеет успокоить и утешить, что бы ни случилось. То, что многим мужчинам представлялось постыдной слабостью, Кейтлин считала признаком духовной зрелости, ведь только тот силен духом, кто умеет признавать свои слабости…
Как и остальным творениям Господа, Александеру придется научиться принимать свои слабости и жить с ними. Наступит день, и он наконец обретет душевное равновесие, а вместе с ним и способность быть счастливым. Сейчас же юность и злость заслонили собой весь мир. В отличие от деда, он еще не умел справляться с эмоциями, которые вырывались на волю вспышками гнева. Броня безразличия, за которой он пытался укрыться от недоброжелательности окружающих, грозила стать для него источником вечной муки.
Кейтлин достала из-под простыни какой-то предмет и протянула его внуку.
– Это тебе! – просто сказала она, разжимая пальцы.
Глаза Александера широко распахнулись от изумления. Как зачарованный, смотрел он на брошь, поблескивавшую на морщинистой ладони, которую пересекал длинный шрам. Гербовая брошь деда… Прикоснуться к подарку он не решался.
– Лиам хотел, чтобы она перешла к тебе, Алас. Он попросил меня отдать тебе ее давно, еще в день своей смерти. Но я решила подождать подходящего момента, понимаешь?
– Бабушка, я не могу это взять! – едва слышно прошептал мальчик, с трудом сдерживая слезы.
– Не говори глупости! Лиам хотел, чтобы она была твоя.
На лице мальчика читалась глубокая грусть. Ну как объяснить бабушке, что он не может взять эту брошь, что он ее не заслуживает? И что дедушка никогда бы не сделал ему такого подарка, знай он, что именно Александер натворил в тот день, в тот ужасный день… Нет, он не может рассказать ей о том, что гложет его последние два года! И не может признаться, что в ночь Самайна, когда души умерших возвращаются назад и бродят среди живых, он прячется, потому что боится: дедушка Лиам обязательно придет и накажет его…
– Мой хороший, я за тебя беспокоюсь! – проговорила она слабым голосом. – Я смогу уйти с миром, только если буду знать, что и у тебя на душе тоже легко и спокойно. Но, боюсь, мне этого не дождаться… Ты все время сражаешься с самим собой. Почему, Алас? Почему? Что ты хочешь доказать себе и нам?
Мальчик опустил глаза, чтобы она не смогла разгадать тайну, которую он прятал в самом потаенном местечке своей души.
– Ничего… Бабушка, я не…
– Ни на кого не обращай внимания и делай то, что считаешь нужным. Ты никому ничего не обязан доказывать, Аласдар Макдональд. Если кто-то пытается тебя обидеть, то он это делает из зависти. Ты ведь это понимаешь, правда?
– Ну…
– Tuch![13] Посмотри на меня, Алас!
Мальчик поднял лицо. Щеки его были мокрыми от слез. Он посмотрел в глаза, которые никогда не осуждали его, никогда не заставляли его чувствовать себя чужаком. Долю секунды он колебался, не открыть ли бабушке свой ужасный секрет, но так и не решился. Она единственная из всей семьи никогда его не ругала, что бы он ни натворил, но этого проступка не простила бы. Наверняка бы не простила, потому что он сам себя простить не мог.
– Алас, я тебя люблю. И твои отец с матерью тебя любят, что бы ты там ни думал. Я знаю, такие вещи трудно понять, когда ты еще ребенок, но я хочу, чтобы ты знал – твои родители любили тебя, когда… Словом… прошу тебя, не вини их за это решение. Они думали только о твоем благе. Со временем ты это поймешь. Скоро ты вырастешь и тоже станешь мужчиной, таким же высоким и сильным, как твои отец и дед. Как и они, ты будешь совершать поступки хорошие и… не очень, но мы все ошибаемся, поэтому надо научиться принимать наши ошибки и учиться на них. Если бы Господь хотел, чтобы было по-другому, он бы сотворил нас совершенными. Однако мы далеки от совершенства… пойми, только благодаря нашим ошибкам мы становимся мудрее…
