С каждым разом ей это нравилось все меньше и меньше. В этих размеренных занятиях сексом было что-то такое, что придавало упорядоченность и стабильность (как ежедневное принятие пищи), но лишало романтизма и остроты. Но эти два качества она уже некоторое время с избытком находила в объятиях совершенно другого мужчины, которого, как ей казалось, тоже любила. «Что ж с того, что я люблю сразу двух мужчин?» – спрашивала она себя довольно часто, испытывая небольшие нравственные муки. И находила сразу тысячу оправданий. Жизнь ее вообще сильно изменилась в последнее время, поэтому она, как и всякое другое живое существо, научилась меньше удивляться происходящим в ней переменам. Только одно ей иногда хотелось вернуть – частные уроки музыки, которые давали ей ощущение необъяснимой гармонии и несказанного тепла, когда она разучивала с маленькими детьми какую-нибудь фортепианную безделицу, и вносили успокоение в ее сумасшедший образ жизни. Вспомнить хотя бы о тех делах, которые были связаны с серийными заказными убийствами и горами трупов… Как было бы хорошо после всего этого ада оказаться в уютном тихом кабинете наедине с каким-нибудь наивным шестилетним мальчуганом и разучивать с ним «Вислу» или «Как под горкой, под горой»…
Но об этом приходилось лишь мечтать. Расследования отнимали слишком много времени.
– Ты утолил свою страсть? – спросила она, дурачась, и выскользнула из постели. – Теперь утоли и мою.
– Не понял… – Логинов выглядел расслабленным, умиротворенным и немного растерянным. Он лежал поперек огромной кровати, подложив одну руку под голову, а другой пытаясь привести в порядок растрепанные волосы. – Что-нибудь не так?
– Да нет, – улыбнулась ему Наталия, надевая через голову юбку, – ты меня не понял. Меня интересует Гуров.
– А я?
– Еще часа три-четыре ты меня не будешь интересовать, это факт. Я же нормальная женщина… А что касается Гурова, то, боюсь, он будет интересовать меня куда дольше. Хотя бы потому, что он мертв… – Она поймала себя на том, что научилась спокойно воспринимать смерть и даже успела привыкнуть к ее постоянному присутствию рядом.
– Хорошо, так и быть, кое-что расскажу… Но это очень мало. Во-первых, он не местный. Жил в гостинице «Москва» уже больше месяца. Приехал из Талды-Кургана. Так, во всяком случае, записано в регистрационном журнале, хотя, я думаю, его фамилия наверняка не Гуров и администратору он предъявлял, скорее всего, фальшивый паспорт. Потому что человека с такой фамилией и такой внешностью в Талды-Кургане никогда не было. Мы проверяли. Есть подозрения, что он москвич. Или же довольно часто там бывал. Это видно и по одежде, и по массе мелочей, которые свидетельствуют об этом…
– А чем он занимался у нас? Зачем приехал?
– Непонятно. Пока непонятно. Хотя его лицо кажется мне очень знакомым. Такое ощущение, как будто я видел его чуть ли не в городской администрации. Но это личные впечатления. Что же касается здоровья Гурова…
– Как, разве речь идет о его здоровье? Его что, оживили?
– Да нет, просто у него оказалась недавно зажившая рана очень странного происхождения. Похоже, что в него стреляли, но пуля лишь задела мышечную ткань.
– Разумеется, самой пули не нашли, так? И поэтому не знаете, кто стрелял и когда.
– Правильно. По сути, мы вообще о нем ничего не знаем. И не смотри на меня так, я уже знаю, что ты хочешь сказать.
– Ну и что же?
– Что нам придется подключать тебя. Впрочем, ты давно уже сама подключилась, верно? Я видел твой сиреневый «Опель» полтора часа тому назад в районе Мичуринской улицы. Голову даю на отсечение, что ты только что оттуда.
– Откуда?
– От Полины.
– Да, это так. Но только я тебе пока ничего не скажу.
– Что, тоже ничего не нашла?
– Ничего, – соврала она. – Твои ребята там неплохо потрудились. Будем ждать результатов экспертизы. Надеюсь, они вычислят еще одного человека. Я не верю, чтобы Гурова, своего жениха, за которого она собиралась выйти замуж, убила Полина. Она не такая дура, чтобы выйти замуж за первого встречного. Вполне вероятно, что на крыше был еще кто-нибудь, кто и убил Гурова, затем насильно вложил пистолет в руку Полины, а потом и вовсе столкнул ее с крыши…
– Да, ты права, мы тоже отрабатываем такую примерно версию. Ты же видела, какой беспорядок был на крыше… Влюбленные, на мой взгляд, должны вести себя как-то иначе.
– Не знаю, не уверена… Понимаешь, Логинов, если бы я, к примеру, узнала, что ты мне изменяешь или что – как это могло случиться с Полиной – ты собрался на мне жениться, а в последнюю минуту раздумал и решил мне объявить об этом в романтической обстановке на крыше… Клянусь, я бы устроила из этого праздничного ужина еще и не такое. Только я бы не оступилась, а, скорее, нашла бы в себе силы сбросить с крыши тебя самого. Вот так-то.
– Надо же, я и не знал, что ты такая темпераментная. Смотри-ка: глаза блестят, щеки раскраснелись… Какая ты заводная, оказывается.
– Я – нормальная. Прошу это учесть.
– Какие у тебя красивые чулки. Только непонятно, зачем ты их носишь летом?
Наталия вспыхнула: не станет же она объяснять ему, что у нее сегодня встреча с Валентином, который купил ей на прошлой неделе целую коллекцию чулок, и они даже составили нечто вроде расписания: когда и в какой день надевать ту или иную пару. «Синие чулки ты наденешь в понедельник, черные – во вторник, а серые – в среду…»
– Все нормальные женщины носят в июне тонкие чулки. Это красиво, просто ты, Логинов, далек от этого. – Она подумала немного и добавила: – Да и от другого тоже…
Он хотел уточнить, что она имеет в виду, но в это время позвонили в дверь: пришел Сапрыкин. Логинов мигом оделся и пулей вылетел из квартиры.
– Постараюсь пораньше, – успел бросить он на прощание.
Наталия снисходительно подставила ему щеку для поцелуя. «Можешь не спешить, – подумала она. – Я все равно вернусь не раньше десяти».
– Я буду ждать, – сказала вслух и почувствовала себя предательницей.
Но минут через пять это чувство прошло. Ей надо было работать: искать Ольгу Перову и выяснять, откуда у Гурова пулевое ранение. А для этого необходимо сосредоточиться, уединившись в кабинете со своими мыслями.
Она так и сделала. Зайдя в кабинет, где стоял небольшой рояль, села за него и взяла несколько аккордов, как бы настраиваясь… Затем пробежалась пальцами по клавиатуре и услышала случайно взятый ею мотив из арии Нормы. Закрыла глаза и принялась развивать эту мелодию, вдохновенно и не спеша…
Она увидела просторный полутемный зал, в котором собралась небольшая горстка людей. В основном пенсионеры. Они по очереди выходили к трибуне и что-то говорили. Звучание было пространственным, гулким, как это бывает во сне. Невозможно было различить ни единого слова. Но зато хорошо просматривались некоторые лица, чаще всего рассерженные, недовольные; некоторые из присутствующих так и просто что-то выкрикивали со своих мест…
