Сзади раздается шорох шагов, и у ног моих на тротуаре вырисовывается тень. Фонарь я давно миновала, поэтому моя тень намного обогнала меня самое, а эта, другая, постепенно выползает вперед — узкая, угрожающе вытянутая. Шаги, приближаясь, звучат все более отчетливо и гулко.
Поздний прохожий, поравнявшись со мной, торопливо проходит мимо. Я узнаю негра с автобусной остановки. По-прежнему не сбавляя темпа, он исчезает в конце улицы.
Я тоже сворачиваю за угол. На смену фабричному корпусу вдоль дороги вереницей выстраиваются одноэтажные домишки, обшарпанные, убогие, с неухоженными палисадниками. Поверх заборов натянута колючая проволока, верх кирпичных оград усыпан битым стеклом. Калитки на замках и засовах, во дворах заходятся злобным лаем собаки. Одна, особенно разъяренная псина, просунув морду сквозь планки забора, пытается ухватить меня зубами. Наконец-то мне представилась возможность перемолвиться словечком хоть с одним живым существом.
— Полно тебе злиться! — примирительно говорю я.
Но пес отказывается внимать моим уговорам. Отскочив в глубь участка, он оглушительно гавкает; белки глаз сверкают в темноте, шерсть на загривке встала дыбом, мощные лапы яростно роют землю.
Почти все дома тонут во мраке. Обитатели их скрываются за плотно закрытыми ставнями, опущенными жалюзи, наглухо задернутыми шторами. Редкие прохожие, втянув голову в плечи, трусливой рысцой спешат по домам — скорей бы спрятаться за спасительными замками и решетками, избавиться от сковывающего страха. Им страшно так же, как и мне, с одной небольшой разницей, способной вызвать язвительную усмешку, пожалуй, не только у меня: я охраняю их безопасность! Однако это не уменьшает их страха.
(Тем временем голые дикари, можно сказать, управились с Шефом. Аппетит у них разыгрался не на шутку, и теперь они с вожделением взирают на Хмурого.) Жилые дома остаются позади, подвесная дорога теряется вдали, зато вновь подступает парк. Передо мной враскорячку вздымаются опорные столбы эстакады; сделав разворот по опушке парка, она продолжит свой путь на уровне земли. По эстакаде нескончаемым потоком идут машины, свет фар разрывает темноту, натужно ревут моторы, взвизгивают покрышки. Я подхожу к опорам моста. Ну наконец-то! Теперь можно поворачивать обратно.
Здесь припарковано несколько машин. Массивная бетонная конструкция — прямо над головой, на расстоянии вытянутой руки, шум транспортного потока отдается рокочущим гулом. Отчетливо ощущается запах человеческих экскрементов. Черт, в такой темноте недолго и вляпаться! Я ускоряю шаги, чтобы побыстрее проскочить «заминированный» участок. На противоположной стороне улицы фонари попадаются чаще, есть даже кое-какие забегаловки, — словом, обратный путь не так страшен, только бы поскорее попасть туда. Стараясь не дышать, я обхожу машины. К запаху бензина примешивается зловоние испражнений. Пальцы мои холодны как лед.
Как и у него — он тоже нервничает. Одной рукой он стискивает мое плечо, в другой руке зажата рукоятка кольта, дуло впивается мне в живот.
Он стоит передо мной. Лица я не вижу, лишь ощущаю жаркое, учащенное дыхание и дурной запах изо рта, слышу мерзкий смешок, от которого становится не по себе. Он резко толкает меня; отшатнувшись, я ударяюсь спиной о корпус машины. Дуло револьвера впивается еще глубже, причиняя адскую боль.
Бандит теснит меня к стене.
Позади нас проносится автомобиль, конус света на миг ныряет под мост, выхватывая из темноты лицо мерзавца. Черные, стриженные ежиком волосы и широко раскрытые глаза, в которых отраженным блеском вспыхивает свет фар и тотчас гаснет, — вот все, что я успеваю разглядеть. Спиной я упираюсь в бетонную стену.
Выпустив плечо, бандит лапищей хватает меня за горло и наклоняется. Сумочка сползает у меня с плеча и падает к ногам. Упершись ладонями в стену, я готовлюсь к отпору. Расставив ноги, насильник приникает ко мне, и тут я бью его согнутым коленом. Удар мой щадящим не назовешь.
Бандит корчится от боли, но не сдается. Вскинув руку, он стреляет; я глохну от грохота выстрела, осколки бетона сыплются мне на голову. Хмурый оказался прав, никакой это не пугач. Рукояткой револьвера бандит бьет меня в ухо, мощная лапа все сильнее стискивает горло.
Оттолкнувшись ладонями, я делаю бросок вперед и пытаюсь подсечь его ногу. Он делает шаг назад. Я беру в захват руку, в которой он сжимает оружие, но он все держит меня за горло; я заваливаюсь на него, он опрокидывается на капот машины, издает стон, впрочем тотчас заглушенный очередным выстрелом.
Я пытаюсь одновременно высвободить шею из тисков, отнять у бандита револьвер и удержать равновесие. Воздух поступает в легкие неравномерно и малыми дозами, я задыхаюсь и с силой отчаяния бью его под ребра. Тиски на шее наконец слабеют. Воздух, смешанный со зловонием отхожего места и дурным запахом изо рта насильника, кажется озоном, я чувствую, как жизнь возвращается ко мне.
В следующую секунду я падаю на землю, он наваливается на меня. Дуло револьвера тоже выискивает на мне местечко поудобней. Вытянутой рукой ухватив насильника за запястье, я стараюсь отвести ствол в сторону, а большим пальцем другой с силой нажимаю на болевую точку за ухом. Бандит на миг застывает от боли, и я резким поворотом бедра сбрасываю его с себя.
Теперь дуло револьвера нацелено прямо на меня, но в следующую секунду события принимают неожиданный поворот. Рука бандита резко взлетает вверх и тотчас же, заломленная за спину, издает подозрительный хруст. Насильник ревет от боли, а Даниэль, рывком приподняв его с земли, наносит сокрушительный удар в подбородок. Он вновь и вновь поднимает эту сволочь, чтобы обрушить очередной удар. В ход пущены кулаки и ноги. Бандит не из тех, кто легко сдается, но даже ему с его силой маньяка не устоять перед напором впавшего в ярость Даниэля. Испытанный удар ребром ладони завершает схватку: преступник недвижно застывает на земле.
У Хмурого даже не сбито дыхание. Лица его я не вижу.
— Как ты? — трогает он меня за плечо.
Я ощущаю во рту солоноватый привкус крови и языком пытаюсь нащупать рану. Порядок, все зубы целы! Сглотнув кровь, я вступаю в беседу, хотя язык у меня слегка заплетается:
— Ты был прав, револьвер самый что ни на есть настоящий.
Кольт по-прежнему у меня в руке, я стискиваю его, словно руку любимого. Хмурый отбирает его у меня и прячет в карман. Затем включает фонарик и осматривает поле боя. Бандит разделан под орех. Луч фонарика перемещается на меня. Ослепленная, я закрываю глаза.
Предоставив меня самой себе, Хмурый выбирается из-под моста и достает рацию.
