Некоторые из них умирают, но пока есть спрос на имитацию любви и секса, этот бизнес будет процветать, а твоя семья богатеть. Ты часть паутины, один из пауков. И у вас есть секрет, преимущество, недоступное для других. Бесценная формула, особый состав препарата, который невозможно определить из конечного продукта. Ни один ученый мира не сможет этого сделать.
— Откуда ты знаешь?
— Зак любит болтать во время секса, — она раздвигает губы в чувственной улыбке. — Ты, кстати, тоже, малыш. Я же говорила, что у вас много общего.
— Еще слово, и я тебя убью, — зловеще обещаю я, снова надвигаясь на Фей. Она невозмутимо и бесстрашно смотрит на меня сквозь полуопущенные ресницы.
— Если бы хотел, то уже убил бы, — самоуверенно заявляет Фей. — Если бы не чёртова гордость, которую воспитали в тебе Спенсеры, мы бы уже лежали в постели и не тратили время на бессмысленные разговоры, — мне стыдно признавать, но в произнесенных словах есть доля истины. Я ненавижу ее. Презираю, но у меня стоит точно так же как в тот день, когда увидел ее в саду сенатора. Как я могу испытывать одновременно глубокое отвращение и нездоровую похоть к распутной продажной суке. Что, черт подери, со мной не так? Или с ней?
— Ты так и не ответила насчёт Купидона. Ты принимаешь его? — напряженно напоминаю вопрос.
— Черт, малыш, это жалко, — она морщится, поставив бокал на стол и скрестив руки на груди. — Думаешь, я переспала с Заком под воздействием чудесных таблеток, которыми приторговывает корпорация? Открою тебе тайну: у меня на них иммунитет. Не действуют. Моя мать плотно на них сидела, когда вынашивала меня. Может быть, поэтому я такая шлюха, а? Передающийся ген похоти, бывает же?
— Ты трахалась с ним, пока мы были вместе? — резко перенаправляю тему разговора, и Фей кривится, словно снова сказал что-то жалкое в ее представлении.
— А ты считаешь, что мы были вместе? Ты был, я была, постель, секс. А нас не было.
— Это не ответ, — прищурив глаза, качаю головой.
— Я ответила на херову тучу вопросов! — срывается она впервые за время моего визита.
— И все же.
— Боже, ну зачем тебе знать? — тряхнув волосами, Фей снова схватилась за свой бокал, залпом осушила его, с грохотом поставила обратно. Я продолжаю настойчиво смотреть на нее немигающим взглядом, давая понять, что не уйду, пока она не скажет. — Хорошо, — сдается она. — Я отвечу. Да.
Желание разбить ее голову о стену и сжимать горло, пока красивое и лживое лицо не посинеет, внезапно поблекло, исчезло, сменившись ощущением, неподдающимся описанию. Я миллион раз могу выстрелить в нее, придумать сотни пыток и опробовать на ней, но это не изменит ровным счетом ничего. И в этот самый момент приходит понимание, что ни одна пуля, попавшая в вопреки всему желанное тело, не изменит того, что она выстрела в меня первой. Вокруг меня гаснут краски, затихают звуки, серые тона, грязь и холод — это все, что я теперь буду видеть долгие годы.
— Больно? — голос Фей раздаётся где-то близко, и я вижу ее пристальный неожиданно ласковый, понимающий взгляд. — Можешь не отвечать. Все в твоих глазах. Теперь ты знаешь, что чувствую я. Как живу изо дня в день. Каково это, Джером, осознавать, что тебя используют? Когда ты чувствуешь, что загнан в ловушку, из которой нет выхода? Ты готов пойти на любые жертвы, совершать страшные поступки, делать все возможное и невозможное, чтобы разорвать порочный круг и защитить то, что тебе дорого? Уверена, что «да». Совесть, страх, личные принципы, чувства, любовь, боль — все перестает иметь значение, кроме конечной цели.
— О чем ты говоришь? Я никогда тебя не использовал, — обессиленно бормочу я, не пытаясь проникнуть в смысл услышанных слов. Меня обволакивает такая боль, о существовании которой я даже не представлял. Она совсем иная и ранит по-другому, но терпеть ее мучительно.
— Посмотри на меня внимательно… И запомни такой. Если нам придется встретиться снова… это будет последний раз, — ее голос срывается. Она закрывает глаза на мгновенье, словно пытаясь совладать с бушующими эмоциями, и снова смотрит на меня с нездоровым безумным выражением. — Ты не сможешь меня ненавидеть. Даже когда все закончится. Я знаю. И я не смогу. Я бы хотела. Я заставляла себя. Ничего не вышло. У нас нет шансов и не было, — в ее глазах мелькают слезы, и они не выглядят фальшивыми или наигранными.
Сбитый столку странным поведением и бессмысленными словами Фей, я застываю, позволяя ей приблизиться максимально близко. Она встает на носочки, упираясь ладонями в мою грудь, и прикасается к губам в едва ощутимом горько-соленом поцелуе. И я не нахожу в себе сил, чтобы оттолкнуть ее. Мое сердце разрывается на части, боль пульсирует в каждом атоме тела, прожигая насквозь.
— Я тебя люблю больше, чем ты можешь себе представить, — шепчет она фразу, которую не раз мне говорила, и я чувствую, что начинаю задыхаться, настолько глубоко проникают ее слова, задевая все болевые центры внутри. — Но есть тот, кого я люблю больше.
Удар наотмашь. Нет, хуже. Как контрольный выстрел в упор. Заключительный ход, целью которого является полное уничтожение иллюзий.
— Как ты смеешь мне это говорить? — схватив суку за шею, свирепо спрашиваю я, сильно сжимаю пальцы, поднимаю над полом, а потом отбрасываю в сторону, словно соприкоснулся с ядовитой рептилией. Но это не литературное сравнение. Так и есть. Она не фея, а змея. Гадина, которая проникла в сердце и запустила в него свои ядовитые клыки, пережевала и выплюнула.
Пошатнувшись, она прижимается к стене в поисках равновесия, потирая ладонью покрасневшее от моей хватки горло.
— Ты должен знать, — хрипло произносит Фей. — Однажды ты поймешь, что я имею в виду. Ты виноват в том, что случилось не меньше меня. Но я всегда находила тебе оправдания. Только какой в них толк, если ты не в силах сделать то, о чем я тебя просила… — она замолкает, резко отступая назад. На губах появляется ожесточённая холодная улыбка. — Тебе пора. Тебя, наверное, уже кто-то ждет, — Фей опускает выразительный взгляд на кисти моих рук, расцарапанные ногтями Эби. — Давай будем откровенными хотя бы сейчас. Ты тоже не святой. И не был. Ни одного дня, что мы были
