Валентина Мельникова - Неоконченный романс

Любой безобидный кустик в одно мгновение грозил превратиться в водопад ледяных брызг.

Лена вымела пол пучком влажной травы, отмыла сохранившийся колченогий стол, разложила на нем посуду. Печь хоть немного и дымила, но свои обязанности выполняла должным образом. Каша осталась допревать в котелке, а Лена принялась заваривать чай. По дороге она сорвала несколько веточек черной смородины и малины. У чая будет отменный вкус и запах!

Покончив с делами, она вышла на крыльцо. Мужчины расседлали лошадей, и Алексей, насухо протерев им спины, смазывал потертости и ссадины мазью. Животные покорно переносили не очень приятную процедуру, изредка отмахиваясь хвостами от появившегося после дождя гнуса. В распадке было тихо, тучи комарья и мошкары назойливо гудели и вились вокруг лица. Сегодня ночью без чудес современной химии им не обойтись!

Отец притащил сухое бревнышко, очевидно, из остатков какого-то строения. Мужчины достали небольшую двуручную пилу, распилили бревно на несколько чурбачков, и Алексей, раздевшись до пояса, принялся орудовать топором. Лена исподтишка наблюдала за ним. Мускулы играли и перекатывались под золотистой кожей. По бугоркам позвоночника сбежала тоненькая струйка пота, и Лене нестерпимо захотелось проделать тот же путь языком, почувствовать солоноватый привкус влаги у него на спине, исследовать все изгибы мощного мужского тела. Вдруг ее внимание привлекла тонкая светлая полоска, начинавшаяся от спинных ребер и уходившая к грудине. У нее учащенно забилось сердце: Эльвира Андреевна рассказывала о тяжелом ранении сына. Вражеский осколок пропорол тело, и, может быть, только по чистой случайности он остался жив. А если бы нет? Тогда не было бы для нее ни этих скал, ни этой тайги, ни этого стука топора. Не было бы одуряющей синевы шальных глаз и сводящих с ума ночей… Окажись они одни, не задумываясь, исцеловала бы тонкий светлый след боли, когда-то пронзившей его. Разгладила бы его руками, чтобы он забыл обо всем на свете и принадлежал только ей, любимый и единственный.

Лучи медленно уходящего солнца преломились в радугу. Многоцветное коромысло зависло на фоне темных туч, торопливо скатывающихся к востоку.

— Для местных жителей, поверьте, радуга — ворота в рай. — Алексей воткнул топор в полено, на другое присел, закурил. — И рай у них свой, почти земной: соболя много, белки, олешки жирные бегают, а вместо строгого апостола — медведь, тут его особо чтут, дедушкой да батюшкой называют, а еще хозяином…

Внезапно спокойно лежащий на крыльце Рогдай вскочил на лапы, взволнованно втянул воздух. На холке лайки вздыбилась шерсть. По бывшей улице поселка, легкий на помине, брел его величество — истинный барин тайги, Михаиле Потапович Топтыгин! Огромный медведище то и дело безмятежно останавливался, мордой или лапой отваливал камни, вылизывал под ними личинок муравьев. Ветер дул с его стороны, и зверь до поры до времени не замечал опасности. Алексей схватил Рогдая, прижал к себе. Максим Максимович, присев на колено, снимал зверя видеокамерой. Словно завороженная, Лена застыла на крыльце с грязным веником в руках. Медведь продолжал пробираться через кустарник, низко опущенная голова покачивалась из стороны в сторону: ему было лень поднять ее и посмотреть вперед. Ничего не подозревая, медведь прошел совсем близко от людей, остановился в десяти метрах, разгреб лапами мох под деревом, подобрал языком корешок, похрустел зубами, заглянул в пустоту под камнем, поднял голову, да так и замер от неожиданности.

— С нами щи хлебать! — крикнул во всю мощь Алексей и оглушительно свистнул.

Зверь рявкнул и подскочил на месте. Увидев вблизи себя людей, он с перепугу метнулся назад, потом бросился, не разбирая дороги, через ивняк и во всю прыть понесся вверх по гребню.

Рогдай вырвался из рук Алексея, и тот еле успел ухватить его за ошейник. Пес завертелся юлой и протащил его метра три по двору.

Медведь скрылся тем временем за увалом, но еще долго доносился из-за горы панический рев:

«Ух, ух, ух!..»

— Ну твой пес и зверюга! Смотри, какую дорогу по крапиве пропахали! — кивнул на черную полосу по яркой зелени Алексей, разглядывая покрывшиеся красноватой сыпью руки. — Вы что, все это сражение сняли? — уставился он на Максима Максимовича, заходящегося от смеха на крыльце.

— Конечно! Век бы себе не простил, если бы столь ценный кадр упустил! — Он похлопал возбужденного пса по морде. — Хорошая псина, смелая!

— Они с мамашей зимой трех медведей взяли.

В последний раз, как ухватил зверя за штаны, еле отодрали уже от мертвого, ножом зубы разжимали, — пояснила Лена.

— Смотри-ка, улыбается, мерзавец! — Алексей присел на колени, потрепал пса за мохнатые щеки. — На себе испытал твои клыки.

— Он не по-настоящему рванул. В запале получилось. На человека он не кинется без веской на то причины.

Собака обнюхивала медвежьи следы, то и дело удивленно посматривая на людей: «Почему не догоняете медведя?»

— Пойдем, Рогдай, прогуляемся до ужина по горе, разведаем окрестности, а то ты на месте дырки вертишь!

Захватив карабин и собаку, Алексей поднялся по следам медведя на гребень. Мишки нигде не было видно: зверь со страху отмахал не один километр.

Внизу курчавился дымок из трубы. Максим Максимович, собрав дрова в охапку, переносил их в избу, подальше от сырости. Лена, очевидно, суетилась в избе.

Ковалев выбрал камень посуше, подстелил куртку, сел, и его мысли потекли в обычном направлении: во время рыбной ловли Максим Максимович сообщил ему нечто, с того времени занимавшее все его мысли. Гангут проговорился об еще одной цели своего визита: во что бы то ни стало уговорить Лену вернуться домой. Журналист долго говорил о необыкновенных способностях дочери, которая по глупой прихоти чуть не зарыла их в землю, о возможностях, которые открывала ей работа в одной из центральных газет. Алексей ошеломление молчал.

Он ни разу не подумал о том, что существует вероятность отъезда Лены. И только сейчас осознал, насколько это реально. Девчонка городская до мозга костей. Каприз прошел, и настала пора возвращаться. Он вдруг осознал, что через несколько дней навсегда из его жизни уйдет женщина с милым прекрасным лицом, и он никогда больше не почувствует вкуса ее губ, тепла ее тела. За эти дни он успел привыкнуть к ее присутствию, ее улыбке, ее голосу. Обхватив голову руками, Алексей яростно и грубо выругался. Шнырявший под ногами пес недоуменно посмотрел на него, а Ковалев глухо, как от невыносимой боли, застонал. Неужели его опять затянула подлая трясина — любовь? Иначе как на звать то состояние на грани сумасшествия, которое охватывает его при взгляде на нее? А может, это и к лучшему, если она уедет? Уйдут тревоги, беспокойство, ревность. У него интересная работа, со временем он решит и семейные проблемы. Он в принципе был равнодушен к детям, но почему-то последнее время нет-нет да и возвращался к мысли о женитьбе. Мать он, конечно, немного подразнил, когда сказал ей про Наталью. Но чем черт не шутит, она вполне подходящая кандидатка на роль молодой жены. Он скривился, сознание отказывалось ему подчиняться, вместо Натальи оно услужливо подсунуло ему несколько иную картину: женщина с глазами неспелого крыжовника в простеньком домашнем платье с упитанным бутузом на руках.