Ее тело чуть расслабилось. Едва заметно, на один дразнящий миг. Потом она легко выскользнула из его объятий.
— Для аперитива неплохо. А где же главное блюдо? — Рина протянула ему бутылку в серебряной сетке. — Надеюсь, к нему подойдет «Пино-Гри».
— Мы с прошлого раза так и не ушли от темы цыпленка, поэтому подойдет замечательно.
Бо взял ее под руку и провел в кухню.
— Цветы. — Рина повернулась к столу, чтобы полюбоваться махровыми маргаритками, которые он воткнул в темно-синюю бутылку. — И свечи. Ну, ты и хитер!
— У меня бывают минуты озарения. Это вещи моей бабушки. Вчера я провел вечер за разбором коробок.
Следуя за его взглядом, Рина изучила содержимое буфета. За его стеклами появилось еще несколько старинных бутылок причудливых форм, посуда темно-синего стекла, красивые хрустальные бокалы.
— Очень мило. Она была бы рада, что ты вот так расставил ее вещи.
— У меня нет ничего такого. При переезде это только лишняя морока.
— А ты часто переезжаешь?
Бо открыл бутылку и вынул из буфета пару бокалов.
— Трудно продать дом, если все еще в нем живешь.
— Разве тебе не жалко расставаться со своими домами?
— Бывало… Но потом я вижу другой дом и думаю: «Вот это да! Подумать только, что тут можно сделать!» Потенциальная прибыль против привычки и комфорта.
— Домашние святыни приносишь в жертву выгоде? Продажный тип!
— Точно. — Он со смехом чокнулся с ней. — Садись. А я займусь ужином.
Рина заняла один из высоких табуретов перед стойкой бара.
— А тебе случалось начинать с нуля? Купить участок и выстроить дом?
— Я об этом подумывал. Может быть, когда-нибудь. Что-то типа Дома Моей Мечты. Но пока мне больше нравится увидеть то, что есть, и подумать, как это можно улучшить. А может, и вернуть из небытия.
Когда он приоткрыл духовку, до нее донесся запах розмарина. Мысленно Рина напомнила себе, что надо будет подарить ему пару горшков с зелеными специями для его прекрасных подоконников. Если отношения между ними продвинутся так далеко…
— Ты сказал, что можешь сделать в моем доме все, что я захочу. Это было честное предложение или тобой двигала похоть?
— Фактор похоти исключать нельзя, но в разумных пределах. Ты можешь заказать все, что пожелаешь. — Бо налил оливкового масла в сотейник.
— Как насчет камина в моей спальне?
— Чтобы топить дровами?
— Ну, необязательно. Меня устроит газовый или электрический. Пожалуй, даже в большей степени. Мне лень таскать дрова по лестнице.
— Это можно сделать.
— Правда? Мне всегда хотелось чего-нибудь такого… как в кино. Камин в спальне. Камин в библиотеке. А вообще-то мне больше всего хотелось бы превратить спальню в настоящие хозяйские апартаменты. Расширить ее немного, и чтобы обязательно с примыкающей ванной комнатой. И чтобы над ванной было окно в потолке.
Бо оглянулся и внимательно посмотрел на нее.
— Ты хочешь, чтобы у тебя над ванной было слуховое окно?
— По-моему, это входит в разумные пределы. Конечно, все это нужно будет делать постепенно. Я не могу выйти из бюджета.
Бо добавил в масло мелко нарезанный чеснок.
— Я посмотрю, набросаю пару чертежей и прикину стоимость работ. Что скажешь?
— Идет. Знаешь, ты так хорош, что просто не верится.
— Я думал то же самое о тебе.
— Я сама не знаю, чего хочу, Бо. Я не знаю, чего захочу завтра, не говоря уж о том, что будет через год.
— Я тоже.
— А мне кажется, что знаешь. У тебя есть хотя бы приблизительные представления о будущем. Мне кажется, когда ты занимаешься своей работой, когда строишь и проектируешь, ты уже можешь заглянуть на год вперед.
— Я знаю, что сегодня я хочу тебя. Я знаю, что хотел тебя — пусть хоть в мечтах — не один год. Но я не знаю, что мы будем делать друг с другом завтра. Или через год. — Бо положил цыпленка в сотейник. — Я думаю, что не случайно ты въехала в соседний дом. И не случайно я увидел тебя столько лет назад, а встретил только сейчас. Мне кажется, раньше я был не готов к встрече с тобой.
Бо взглянул на нее. Она сидела у стойки, следя за ним своими золотистыми глазами львицы, и водила пальцем по краю хрустального бабушкиного бокала.
— Мне кажется, это означает, что все становится на свои места, — продолжал он. — А может быть, это означает что-то совсем другое. Я не хочу знать ответ немедленно.
— Ты говорил о потенциале. Ты смотришь на новый дом и прикидываешь его потенциал. Это тебя привлекает. Ну так вот, у тебя есть потенциал, чтобы заставить меня влюбиться. Меня это пугает.
Бо почувствовал, как горячая волна приливает к его сердцу.
— Боишься, что я причиню тебе боль?
— Возможно. Или я причиню тебе боль. Или просто все окончится какой-то большой и ужасной неразберихой.
— А может быть, это будет нечто необыкновенное…
Рина покачала головой.
— Когда я смотрю на свои отношения с мужчинами, стакан всегда наполовину пуст. А то, что в него налито, может оказаться непригодным для питья.
Бо взял бутылку и наполнил ее бокал до краев.
— Просто до сих пор тебе не тот человек наливал.
— Возможно. — Рина бросила взгляд на духовку. — Не спали цыпленка.
Цыпленка он не спалил, и Рина вынуждена была признать и его кулинарные достоинства! Он к тому же сумел сервировать ужин идеально. Потягивая второй бокал вина, она попробовала цыпленка.
— Ну что ж, — сказала Рина, — это хорошо. Просто здорово. И учти, это серьезный комплимент из уст женщины, выросшей в семье, где еда — не способ поддержания существования и даже не искусство, а образ жизни.
— Цыпленок под розмарином — мое тайное стратегическое оружие.
Рина засмеялась.
— Расскажи мне о своей первой любви.
— Да это же ты! Ну, ладно, — кивнул он, когда она грозно прищурилась. — Тина Вулрич. Восьмой класс. У нее были большие голубые глаза и маленькие, как яблочки, груди. Она великодушно позволила мне их потрогать одним прекрасным летним вечером в темном кинотеатре. Как насчет тебя?
— Майкл Гримальди. Мне было четырнадцать, и я была до безумия влюблена в Майкла Гримальди, зацикленного на моей сестре Белле. Я мечтала, что пелена спадет с его глаз и он поймет, что я его судьба. Но мое чувство так и осталось безответным.
— Майкл свалял дурака.
— Ну, допустим. Кто впервые разбил тебе сердце?
— Ну, это уж точно ты. Кроме тебя, никто.
— Не знаю, повезло нам в этом смысле или нет. Возьми, к примеру, ту же Беллу. Она обожала разбивать свое сердце и обожала разбивать сердца другим. Она без этого жить не могла. Или, скажем, Фрэн. Помню, как она плакала у себя в комнате, потому что какой-то дурак пригласил другую девочку на выпускной вечер. Меня такие вещи всерьез никогда не трогали. Наверное, это неправильно?
