— Значит, ты рассказала ей все?
— Что я его убила? Да. А она сказала: надеюсь, вы настрогали из него ремешков. Она плакала. О господи…
Ева уронила голову на руки.
— Именно это тебя больше всего смущает? Что у нее за тебя сердце болит?
— Я не для этого ей рассказала!
— Дружба, партнерство… Тут дело не только в доверии, Ева. Есть еще и привязанность. Даже любовь. Если бы она не ощущала жалости к тому ребенку, которым ты была тогда, и возмущения из-за того, что с ним сделали, она не была бы твоей подругой.
— Да, я знаю. Я тебе скажу, что еще меня тревожит. Сегодня я наблюдала весь процесс гипнотерапии. Мира уже и раньше со мной об этом заговаривала. Не то чтобы она на меня давила, но она говорит, что сеанс гипноза поможет мне вспомнить и тем самым избавиться от этого. Говорит, чем больше вспоминаешь, тем больше контролируешь. Я не знаю… Но я не думаю, что сумею вернуться туда, Рорк. Мне кажется, я не смогу. Даже если бы это помогло мне избавиться от кошмаров.
— А ты об этом подумывала?
— Я этого не исключала… как возможность в отдаленном будущем. Но это слишком похоже на тестирование. Ты же знаешь: если полицейский убивает кого-то при исполнении, ему приходится пройти тестирование. Это обязательная процедура, хоть и очень противная. Это все равно что сказать: да, конечно, пропустите меня через мясорубку, заберите мое самообладание, потому что может быть — ну вдруг? — когда-нибудь потом мне станет легче.
— Если ты хочешь больше узнать о себе, но тебя смущает процедура гипноза, есть другие способы, Ева.
— Ты мог бы накопать для меня деталей из моего прошлого, как накопал их из своего? — Ева снова взяла бокал. — Я об этом думала. Не уверена, что я хочу идти этим путем. Но я еще подумаю. Мне кажется, то, что мы уже узнали… что агенты «Родины» за ним следили, знали обо мне, знали, что он со мной делает, но не вмешались, чтобы не нарушить целостность следствия…
Рорк произнес несколько особенно прочувствованных и задушевных слов по поводу «Родины» и ее целостности. Это настолько не вязалось с атмосферой изысканного французского ресторана, что Ева злорадно усмехнулась.
— Ну, словом, когда я узнала, что другие люди знали обо мне, на меня это здорово подействовало. И я спросила себя: а я могла бы пожертвовать гражданским лицом ради дела?
— Ты бы не могла.
— Нет, не могла бы. Сознательно, добровольно — не могла бы. Но есть люди, считающие себя порядочными гражданами, которые способны на это. Они раз за разом приносят в жертву других людей, чтобы получить то, что им нужно. Это происходит каждый день. И в большом, и в малом. Ради высшего блага, ради их блага, ради еще чьего-то блага, как они его понимают. Путем действия, путем бездействия люди постоянно приносят в жертву других людей!
Пибоди вышла из поезда метро и подавила зевок. На часах еще не было одиннадцати, но она буквально валилась с ног. Слава богу, она хоть не была голодна: Фини с удовольствием согласился сделать перерыв на ужин. Ее желудок был приятно полон рагу из цыпленка — по крайней мере, так это называлось в меню, и ей не хотелось даже гадать, что там еще намешано, кроме цыпленка. Рагу в ярко-желтом соусе оказалось просто божественным на вкус.
Во всем остальном они результата не добились, но такова уж жизнь полицейского.
Поднимаясь по ступеням на улицу, Пибоди вытащила свой сотовый телефон.
— Ну, наконец-то! — раздался в трубке голос Макнаба. — Едешь домой?
— Сейчас буду, я уже в двух кварталах. Мы обошли кучу адресов, но все мимо.
— Не повезло, значит. Да, бывает.
— И не говори. Ну как, успел еще что-нибудь упаковать?
— Детка, как только войдешь в двери, ты подаришь мне самый большой и горячий поцелуй! Все упаковано, и мы можем выметаться отсюда. С песнями и плясками.
— Честно? Честно-честно?! Умница! Но там же еще много оставалось, ты, должно быть, пахал, как зверь.
— Ну, я предвкушал мою большую горячую награду.
— Если ты выбросил хоть одну из моих…
— Я же не самоубийца, Пибоди, мне еще жить охота. Ничего я не выбросил, все упаковал, включая твоего плюшевого кролика.
— Нас с Пушистиком многое связывает. Буду через пять минут. Готовься к большому горячему!
— Когда доходит до большого горячего, Пибоди, я всегда готов, как юный скаут.
Пибоди засмеялась и спрятала телефон в карман. «Все-таки жизнь хороша», — подумала она. Ее жизнь была особенно хороша. В данный конкретный момент ее жизнь была просто волшебной. Конечно, поначалу нервишки у нее пошаливали: все-таки предстояло переехать на новую квартиру с Макнабом, подписать договор аренды, соединить разношерстную мебель и образ жизни, спать в одной постели с одним и тем же парнем… возможно, до конца дней, — все это немного пугало. Но теперь все улеглось.
Все было хорошо. Все было правильно.
Нет, бывало, конечно, что Макнаб раздражал ее до чертиков. Но это было нормально. Это стало частью того, что их связывало, частью их собственного неповторимого стиля.
Она была влюблена. Она наконец стала детективом. Она работала в паре с лучшим копом Нью-Йорка, а может, и всего мира. Она сбросила три фунта лишнего веса… Ну ладно, два, но третий фунт она сбрасывала прямо сейчас, в эту минуту.
Пибоди запрокинула голову на ходу и улыбнулась освещенным окнам своей квартиры. Своей старой квартиры, поправила она себя. Может, сейчас Макнаб подойдет к окну, выглянет, помашет ей или пошлет воздушный поцелуй… У любого другого парня этот жест выглядел бы глупо, но только не у Макнаба. Когда Макнаб посылал ей воздушный поцелуй, ее охватывало приятное тепло.
Она тоже пошлет ему воздушный поцелуй и при этом вовсе не покажется сама себе глупой!
Пибоди чуть-чуть замедлила шаг, чтобы дать Макнабу время подойти к окну и воплотить ее фантазию. А через мгновение…
Его приближения она так и не заметила, только уловила краем глаза какое-то быстрое, расплывчатое движение. Он был огромен — куда больше, чем она воображала, — и действовал стремительно. Его лицо с глазами, скрытыми черными очками, она еле успела разглядеть и тут же поняла, что она в беде. В страшной беде.
Инстинкт заставил ее повернуться и схватиться за кобуру на бедре, но достать оружие она не успела. Ее как будто протаранил бешеный бык. Она ощутила безумную боль в груди и на лице. А потом услыхала короткий сухой треск и с каким-то болезненным, отчужденным удивлением поняла, что это сломалось что-то у нее внутри.
Ее разум перестал работать. Не сознательная мысль, а скорее полицейская выучка заставила ее нанести удар обеими ногами, чтобы оттолкнуть его. Это должно было дать ей необходимое пространство, чтобы откатиться.
