Да, Макс и в Африке Максом останется.
– Нет. Просто хотела понять… все, что ты мне сейчас сказал… это твои мысли или тебе «помогли»?
– Мои.
Я недоверчиво посмотрела на него.
– Ну то есть мои, и мне немного помогли.
– Так я и думала. Ты все еще зол на меня за то, что я собиралась отдать Юлика чужим людям. – Он хотел что-то сказать, но я быстро продолжила: – Но я не буду просить у тебя прощения за это. И если мы планируем начать все заново, то сразу предупреждаю: если ты меня хоть один раз этим попрекнешь, сейчас или же когда ему будет пять или десять лет, я тебя не прощу и мы с тобой точно расстанемся.
– Доминика, я…
– В порыве ссоры или твоего крайнего недовольства, – продолжила я, – или вдруг у тебя не будет настроения… мне все равно. Эти слова будут означать, что между нами все кончено.
– Договорила?
– Пока да.
– А теперь меня послушай. Я все понял. И уже не виню тебя ни в чем. Что касается всего, что ты думала и делала в тот период, когда была беременна, все останется в прошлом. Ты переживала нашу разлуку… дай досказать, – хотела возразить ему поповоду «разлуки», но он не дал, дождался пока я успокоюсь и продолжил: – Так вот, все твои действия в тот период, когда ты считала, что я тебя предал, изменил и бросил, и мое отношение к этому, высказанное тебе в негативной форме… давай это останется в прошлом. А с сегодняшнего дня, – посмотрел на часы, уже первый час ночи, – мы с тобой начинаем все с начала.
И как у него получается… так красиво говорить?!
Максимилиан
Ну… давай же, Доминика, решайся.
– Позволь, перед ответом я у тебя кое-что спрошу.
Что она хочет узнать?.. Вроде, я все ей сказал… все, как и репетировал… Было бы смешно, если бы не было так грустно. Да, я репетировал свою речь! А что мне оставалось?!
И отец, и Кеша… да, блин, даже Малой, решили со мной побеседовать насчет Доминики и того, что я ей наговорил.
Отец доказывал, что она еще молодая, обиженная на меня, плюс ко всему шалили гормоны на фоне беременности…
Кеша утверждал, что я последний мудак. Даже после того, как я его избил, не побоялся и решил со мной поговорить. Сказал, что все делал в моих интересах. Что если бы не думал обо мне, то и не поддерживал бы ее и моего сына. Просто ждал подходящего момента, чтобы все рассказать. Ему не хотелось терять доверие Доминики, но в то же время тяготила ложь. И он искал во мне хоть какое-то проявление чувств к ней. Но не находил, вот и молчал. Но планировал сказать в скором времени.
Малой вообще выдал! Начал напоминать, что я вытворял, после того, как она ушла. Со сколькими я бабами перетрахался, как напивался и буянил. Фактически, только Малой и знал о моих чувствах к ней, так как все время находился рядом.
Отец и Кеша в это время раскручивали бизнес в Москве. А вот Валентин был рядом как юрист, помогал провернуть все сделки и курировал всю документацию. И в свободное от работы время наблюдал за моим разгульным образом жизни. Я мало спал тогда, работы было много. Но как только появлялась свободная минута, все мысли уходили к ней. И чтобы от них избавиться, опять цеплял телок, приводил в квартиру и нашими телодвижениями и девичьими стонами не давал Вальке спать. Он уходил, ругаясь на меня и на них, что велись на меня.
Иногда телок не хотелось видеть, хотелось видеть только ее… вот тогда я пил, а после Валька выслушивал, как мне хреново, как хочу вернуть Доминику, но пока нет возможности этим заняться. Надо дела разрулить. Жаловался на Леху и его самодеятельность.
В общем, Валька мне все припомнил. И со словами: «Или она должна была себя так же вести, как и ты, чтобы забыть?! Тогда бы ты ее понял? И не возмущался бы так, как возмущаешься сейчас! Если бы она по клубам с мужиками разными сношалась, да коктейлями накачивалась, тебе было бы проще? И ты бы ее простил и понял бы?» – обрушился на меня
И я понял.
Понял, что не должен был так на нее наезжать. Что каждый страдает так, как умеет. Я пил и по девкам шлялся. А она тихо страдала, не могла забыть предательства. Хотела себя всячески отделить от меня, а малыш все карты ей спутал. И стал живым напоминанием . Вот она и подумала о том, чтобы отдать его нуждающейся в детях семейной паре. Но, слава богу, одумалась и оставила сыночка. Моя девочка!
Еще и Леха, оказывается, все подстроил для нашего воссоединения.
В общем, я понял, что мне никак нельзя ее отпускать. Ни из этого дома, ни из своей жизни.
– И еще, хотел поблагодарить тебя.
Она не понимает, о чем я. Удивлена моим словам.
– За имя, которое ты дала малышу. Юлий. Ты же это из уважения к моей матери сделала?
Она улыбнулась.
– Просто я помнила, с какой теплотой ты говорил о маме, о ее любви к языку, о ее выборе имен для всех вас. И мне показалось, что ты бы тоже хотел продолжить эту традицию.
Я сделал три быстрых шага в ее направлении, схватил за плечи, поднял до своего уровня и впился в ее губы поцелуем.
Девочка моя все же думала обо мне в то время и хотела сделать приятно. Проявила уважение к памяти о моей матери, назвав моего сына именем латинского происхождения, как это делала моя мама. Хотя, зная ее, возможно, к внукам она бы применила другую теорию и дала бы им греческие имена или еще какие-нибудь. У матери была буйная фантазия и неуемный оптимизм.
Дверь с размаху распахнулась и ударилась о стену. На этот звук мы с Доминикой и отвлеклись.
В проеме двери стоял Валентин, немного взволнованный.
– Мне, конечно, жаль вас прерывать, но, Ника… там Юлик проснулся и плачет. У Лаймы никак не получается его успокоить. Может, поднимешься?
Доминика сразу напряглась и хотела ринуться к выходу из кабинета, но я все так же держал ее за плечи, не отпуская.
Она с недоумением перевела на меня встревоженный взгляд.
– Позволь мне пойти с тобой.
Недоумение сменилось удивлением, а потом одобрением и улыбкой на лице.
– Да, конечно. Побежали?
И мы, взявшись за руки, побежали по коридору, по лестнице и до дверей гостевой комнаты.
Первой вошла Доминика, вслед за ней прошел в комнату и я.
Юлий был на руках у Лаймы, и она, укачивая, напевала ему колыбельную.
Но малыш не успокаивался и продолжал плакать. Глаза у него были закрыты, и создавалось впечатление, что он плачет
