— Ты делаешь все просто мне назло! — сказал Валентин, когда подошел к нему. Он схватил Артура за воротник и встряхнул.
Сверху, стоя на холме, Грейс и Джеймс наблюдали за ними. Когда они заметили, что Артур неожиданно упал на землю, извиваясь всем телом и взбрыкивая ногами, Грейс вскрикнула и побежала вниз по тропинке.
К тому времени как Джеймс и Роуз нагнали ее, Грейс успела всунуть палочку между крепко сжатыми зубами Артура. Он содрогался и извивался в грязи на земле, глаза у него закатились, изо рта вырывались странные звуки. Взрослые с ужасом взирали на него; Мона подошла неслышно.
Все кончилось так же быстро, как и началось. Грейс стала поднимать мальчика, лежавшего без сознания, но Валентин отодвинул ее. Он прижал его к своей груди и понес следом за сестрой в клинику, где Грейс осмотрела Артура.
Наконец она произнесла:
— Эпилепсия.
Валентин вскрикнул:
— Нет!
— Я говорила тебе раньше, чтобы ты показал мальчика специалистам, — заметила Грейс. — Теперь ты должен сделать что-нибудь!
— С моим сыном все в порядке!
— Черт возьми, Валентин, ты что, не видишь? Если ты не отвезешь его на осмотр, то это сделаю я!
Он в упор посмотрел на свою сестру, глядя, как пульсирует кровь в ее венах от негодования и упрямого желания сделать все так, как она считает правильным. Плечи его неожиданно опустились.
— В Европе есть специалисты, — более мягко произнесла Грейс, — люди, которые занимаются исследованиями в этой области.
— Ты имеешь в виду помешательство?
— Эпилепсия не имеет ничего общего с психическими расстройствами. Она не имеет ничего общего с помешательством. И эпилепсия вовсе не то, чего следует стыдиться. Она была у Юлия Цезаря. Ею страдал Александр Македонский.
Валентин перевел злобный взгляд на Роуз.
— Это у него от твоего семейства, — произнес он таким тоном, который шокировал всех. Потом сгреб в охапку безжизненное тело сына, крепко прижал к себе и приложился губами к его волосам цвета грейпфрута, которые были мокрыми от пота. Артур казался таким маленьким и хрупким. «Мой сын. Мой единственный сын, который когда-либо будет у меня».
Когда Роуз потянулась к мальчику, Валентин отступил назад и приказал:
— Не прикасайся к нему!
А Грейс он сказал:
— Я заберу его в Англию. Я покажу его всем специалистам в Лондоне, я поеду на континент, если понадобится. Я потрачу все пенни… — Его голос прервался.
Они наблюдали, как он спускается по ступенькам с веранды, поднимается по тропинке вверх и направляется в сторону дома. Руки и ноги Артура раскачивались при движении, как у куклы. Роуз пошла по другой тропинке, что вела через лес к ее эвкалиптовой роще; она двигалась очень быстро, со стороны казалось, что она летит. Маленькая Нджери бежала трусцой рядом с ней, как щенок, в то время как Мона скрылась в тени веранды, не зная, что ей делать. Затем она двинулась в том же направлении, что и мать.
Оказавшись снова на солнечном свету, Грейс отбросила волосы с лица назад, сделала глубокий вдох и осмотрелась вокруг. Она обвела взглядом маленькую группку домишек под соломенными крышами, которые и были ее миссией. Сзади подошел Джеймс и встал рядом с ней.
— Ты как, в порядке? — спросил он.
— Да.
Он взял ее за руку и крепко сжал в своих ладонях.
— Я задержусь, Грейс, до того момента, пока Валентин не уедет в Англию с мальчиком.
Но она обернулась к нему и сказала:
— Нет, Джеймс. Ты больше не принадлежишь этому месту. Твоя жизнь теперь далеко на западе, Люсиль и твои дети ждут тебя. Ты нужен им больше, чем нам.
— Я хочу, чтобы ты всегда помнила, Грейс, — тихо проговорил он, — если я когда-нибудь понадоблюсь тебе, просто напиши мне хотя бы одно слово и я приеду. Обещай мне это.
Она посмотрела на заходящее солнце и кивнула.
— Давай простимся сейчас, Джеймс. Тебе пора собираться в путь. До Уганды очень далеко.
— Вся эта земля, сын мой, все, что ты видишь вокруг и гораздо дальше, принадлежит Детям Мамби и никому другому.
Дэвид сидел и слушал слова матери, которая разговаривала с ним во время приготовления ужина. Два больших батата, завернутых в листья банана, постепенно размягчались под действием пара; зерна проса набухали в кипящей воде и превращались в кашу. Хотя многие женщины в деревне за рекой уже приняли европейский обычай есть три раза в день, Вачера продолжала соблюдать старинную традицию долгого плотного ужина в конце дня.
— Дети Мамби были обмануты вацунгу, — сказала знахарка, — они отказались от своих земель. Белый человек не понимает наших путей. Он видит лес, в котором нет жилищ, и забирает его себе, потому что считает, что здесь никто не живет. Он не понимает, что наши предки жили здесь или что этот лес будет когда-нибудь расчищен для жилищ детей наших детей. Белый человек не думает о прошлом, не думает о будущем, он видит только что, что есть сегодня.
Дэвид с обожанием смотрел на свою мать. Она была самой прекрасной женщиной из тех, что он когда-либо видел. Теперь, когда он приближался к возрасту возмужания и вскоре должен был пройти обряд посвящения в мужчины, он начал замечать, как мужчины и женщины смотрят на нее. У первых взгляд был голодным, Дэвид знал, что мужчины мечтают о его матери и что она часто получает предложения выйти замуж. А женщины смотрели на нее с завистью, потому что тайно завидовали свободной жизни Вачеры, у которой не было мужчины-хозяина. И все относились к знахарке с почтением и благоговением.
Хотя у нее и не было мужа, — лишь только один ребенок, при других обстоятельствах ей следовало бы посочувствовать, Вачера была уважаемым членом клана, потому что она была хранительницей традиций. Дэвид видел, как важные люди приходят в их дом в течение всего года; его детство представляло собой одну бесконечную хронику посещений вождей и старейшин, советовавшихся с его матерью, чередой женщин, раскрывающих перед ней свои тайны и приносящих плату за приворотные зелья и защитные амулеты, мужчин, предлагающих ей себя. Маленькая хижина, в которой жили Вачера и Дэвид, оглашалась воплями отчаяния и смехом Детей Мамби, которые приходили сюда поговорить многие месяцы под многими полными лунами, сменявшими друг друга. Дэвид гордился своей матерью, он готов был умереть за нее.
Но было еще многое, чего он не понимал. Ему было одиннадцать лет, и он нетерпеливо ожидал наступления своего возмужания и знаний, которые оно принесет с собой. Он хотел, чтобы она говорила быстрее, рассказывала больше, бросила свет на темные тайны, которые мучили его молодую душу.
