– Посмотрим, что там еще есть.
На полках стояли две банки дезинфектанта, полбанки мыла на травах, тюбики защитного крема, ультразвуковой прибор для уничтожения микробов. Она нашла еще один комплект приспособлений для татуировки и образцы для ряда сложных рисунков. На одном из них была надпись стилизованными буквами:
МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ.
– Прекрасно. Это его пригвоздит. Пибоди, соберите все и упакуйте. Я хочу, чтобы в течение часа все это было в лаборатории. Я пока останусь здесь и опрошу сотрудников.
Больше ничего интересного от сотрудников фирмы Ева не узнала. Здесь Саймона любили и уважали. Она услышала о нем такие слова, как «умеющий сочувствовать», «добрый» и «симпатичный».
И все это время у нее перед глазами стоял полный ужаса и боли взгляд Марианны Хоули.
По дороге в больницу к Пайпер Ева и Пибоди молчали. Несмотря на то, что новый кондиционер в машине работал прекрасно, нагоняя приятный теплый воздух, дух стоял тлетворный.
«Ладно, – подумала Ева. – Хорошо, пусть Пибоди ходит, гордо задрав хвост, – это ее проблема. Главное, чтобы это не отразилось на работе».
– Позвоните Макнабу, – не оборачиваясь, сказала Ева, войдя в лифт. – Узнайте, получил ли он какие-нибудь новые данные о возможном местонахождении Саймона. Затем выясните, удалось ли Мире создать психологический портрет с учетом новых данных.
– Есть, сэр.
– Если вы еще раз назовете меня «сэр» таким высокомерным тоном, я вас свяжу!
С этими словами Ева вышла из лифта. Пибоди, сердито сопя, вынуждена была догонять ее.
– Мне нужны данные о состоянии Пайпер Гоффман, – бросила Ева дежурной медицинской сестре, швырнув свою сумку на стол.
– Пациентка находится в спокойном состоянии.
– Что вы имеете в виду? Она вышла из комы?
Медицинская сестра поправила свой цветастый халатик.
– Пациентка Гоффман пришла в сознание около двадцати минут назад.
– Почему мне не сообщили? На ее больничном листе должна быть пометка.
– Она есть, лейтенант. Но дело в том, что, когда пациентка пришла в сознание, у нее началась буйная истерика. Мы были вынуждены связать ее и дать успокоительное лекарство, согласно указаниям врача и с согласия родственника.
– Где этот родственник?
– Он в ее палате, с ним все в порядке.
– Я пройду к ней.
Повернувшись на каблуках, Ева пересекла коридор и вошла в палату. Пайпер спокойно спала – бледная, но от этого не менее красивая блондинка. Под глазами легкие тени, на щеках неестественный румянец, вызванный сильными лекарствами. Рядом с кроватью мерцали мониторы специальных приборов медицинского контроля за состоянием больной. Палата больше походила на дорогой номер в пятизвездном отеле.
«Пациенты с деньгами могут позволить себе болеть в весьма комфортабельных условиях», – подумала Ева. Ее собственные воспоминания о первом пребывании в больнице были ужасными: узкая комната, вдоль стен стоят неудобные кровати, на которых от боли и отчаяния стонут женщины. Стены были серыми, окна закрыты черными занавесками, а воздух наполнен стойким запахом мочи.
Ей было восемь лет – одинокая, разбитая девочка, даже не помнившая своего имени…
Слава богу, Пайпер проснется в совсем других условиях. Сейчас рядом с ее кроватью сидел брат, он нежно держал руку сестры, как будто неосторожное движение могло разбить этот нежный сосуд. По всей палате стояли различной формы и величины вазы, наполненные цветами. Тихо играла успокаивающая музыка.
– Она проснулась с криком. – Руди не повернул головы на шаги Евы, продолжая смотреть в лицо сестры. – Звала меня на помощь. Она издавала какие-то нечеловеческие звуки. – Он взял тонкую, длинную ладонь Пайпер и провел ею по своей щеке. – Я был рядом, но она не узнавала меня, а когда к ней подошла медицинская сестра, набросилась на нее с кулаками. Она не понимала, где находится. Ей казалось, что она все еще… Ей казалось, что он все еще с ней.
– Она сказала что-нибудь, Руди? Она назвала его имя?
– Она прокричала его!
Руди поднял лицо, Еве оно показалось маской мертвеца. В нем не было ни кровинки, и оно напоминало восковой слепок.
– Да, она назвала его имя, – сказал Руди, пытаясь взять себя в руки. – «О Саймон, не надо! – кричала она. – Саймон, не надо! Не надо, не надо, нет! Не делай этого опять!»
Жалость к обоим пронзила сердце Евы.
– Руди, мне надо поговорить с ней.
– Ей необходимо поспать. Ей надо забыть все это. – Он поднял свободную руку и поправил Пайпер сбившиеся волосы. – Когда ей станет лучше, когда она будет в состоянии передвигаться, я заберу ее отсюда. Куда-нибудь в теплое солнечное место, где много цветов. Там она излечится от всего этого. Я знаю, что вы думаете обо мне, о нас. Меня это не волнует.
– Не имеет значения, что я думаю о вас. Только ее состояние имеет значение. – Ева подошла к кровати с другой стороны, чтобы видеть его лицо. – Не кажется ли вам, что она выздоровеет быстрее, если будет знать, что человек, который сделал с ней все это, арестован? Мне необходимо поговорить с ней.
– С ней сейчас нельзя разговаривать об этом. Вы не можете понять, что она переживает, каково ей сейчас!
– Я могу понять. Я знаю, через что она прошла. Я очень хорошо представляю себе, через что она прошла, – повторила Ева, четко выговаривая каждое слово и глядя прямо в глаза Руди, который с интересом смотрел на нее. – Поверьте, я не сделаю ей больно. Я хочу изолировать этого человека, Руди, прежде чем он сделает то же самое с кем-нибудь еще.
– Ну, хорошо, – сказал он после некоторого размышления. – Но я должен быть здесь. Я могу ей понадобиться. И доктор, доктор тоже должен находиться здесь! Если ей станет плохо, он сможет вновь успокоить ее.
– Ладно. Но вы не должны мешать мне работать.
Руди кивнул и снова посмотрел на лицо Пайпер.
– Скажите, сможет ли она… Как долго… Если вы знаете, что сейчас с ней, сколько времени ей понадобится, чтобы все это забыть?
– Она никогда не забудет этого, – сказала Ева грустно. – Но она научится с этим жить.
– Это постепенно приведет ее в себя. – Доктор был молод и, судя по всему, еще сохранил любовь и преданность своему искусству. Он ввел лекарство сам, не став обращаться за помощью к медсестрам или своим ассистентам. – Я дал ей медленно действующий препарат, через некоторое время она проснется и не будет слишком возбуждена.
– Мне надо, чтобы она была в полном сознании, – сказала ему Ева, и он внимательно посмотрел на нее своими карими глазами.
– Я знаю, что вам нужно, лейтенант. В обычных условиях я бы ни за что не согласился будить искусственным образом такую пациентку, как Пайпер. Но я понимаю необходимость этого. Надеюсь, и вы понимаете, что ей необходим максимальный покой.
