оградить от лишних волнений. Месяц назад я вернулась из Минска и буквально сразу попала в больницу с угрозой выкидыша. Постоянные переживания и истерики плохо сказывались на моей беременности. Я до последнего не могла поверить, что эта скотина, Ариевский, и его "боссы", все-таки умудрились возбудить уголовное дело против моего мужа и довести это всё дело до конца. Едва с кулаками не набросилась на "бывшего" инструктора, когда встретилась с ним в суде меньше часа назад.
— Сволочь ты, Тимур! Гори в аду! Ненавижу тебя, — кричала я и от Ариевского меня смог оттащить только Ванька.
Майор, тем временем, поправил на своем теле форму и расправил невидимые складки на галстуке. Посмотрел на меня с каким-то странным блеском в глазах, а затем наклонился вперед и сказал:
— Я тоже тебя люблю, Лисёнок! Я же говорил тебе, пропадешь с ним, а ты слушать не захотела. "Вольская до скончания временем", — кричала. В меня дулом пистолета тыкала. Ну так беги. Иди к своему преступнику. Суши ему сухари. Там, на нарах, они очень пригодятся, знаешь ли.
— Ну, ты и тварь, Тимур. Изначально всё спланировал, да? А как же твои признания в любви? Тоже было игрой? Да? Ты же убил меня, понимаешь? Из-за тебя я действительно пропала, а не из-за него? Из-за тебя, придурок, я чуть с моста не бросилась. Умереть хотела, как сильно любила тебя, — я орала на него, не церемонясь перед другими, а он только ухмылялся, бросая в мою сторону двусмысленный взгляд.
— Ошибаешься. Тебя я действительно любил. Просто ты не должна была связываться с Вольским, и тогда бы сейчас всё было хорошо. Лисёнок, у нас с тобой могло быть всё иначе, если бы ты тогда, возле моря, дала второй шанс нашим отношениям.
— Я не верю тебе. Ты врёшь. Всегда врал. И ничего у нас бы не было по-другому. Не учебный роман — это всё, что могло быть. — Ванька отвёл меня в сторону и насильно усадил на стул.
Нервы разыгрались не на шутку. Я ещё долго не могла прийти в себя. А затем, в зале судебного заседания, я заново умирала минута за минутой, когда все присутствующие, стоя слушали судебный приговор по уголовному делу:
— Вольского Тимура Андреевича, одна тысяча восемьдесят девятого года рождения, признать виновным в совершении преступления, предусмотренного частью первой статьи… Уголовного Кодекса, и назначить ему наказание в виде лишения свободы, сроком на пять лет с конфискацией предметов контрабанды. Меру пресечения избрать в виде колонии общего режима. — Дальше я уже не слушала, а медленно сползала со стула.
— Алеська, Алеська. Мы его вытащим, слышишь? Есть ещё апелляция, — Ванька что-то говорил, тряс за плечи, но это было будто не со мной.
Эпилог
Прошёл один год
— Ну-ну, моё солнышко. Не плачь, мамочка рядом, — я баюкала на руках шестимесячного карапуза, едва не засыпая прямо стоя.
За последние две недели я вся выбилась из сил. Ромка стал очень капризным из-за прорезающихся зубов, и по этой причине находил успокоение только рядом со мной. Когда послышалось мерное сопение крошечного носика, я облегченно вздохнула. Четыре часа ночи. Есть ещё немного времени поспать.
Легла на кровать, аккуратно положив сынишку под бок. Конечно же, утром мама выскажет своё "Фе" по этому поводу, но с этим я как-нибудь разберусь потом. Одновременно воевать с Вольским-меньшем и Соболевой-старшей — непростая задача.
Как назло сон всё не приходил. Даже проверенный счет овечек не сработал. Всё не могла успокоить нервы, что последние дни были просто на взводе. Кое-как удалось уснуть, но с первыми лучами солнца комнату пронзил детский плач, снова.
— Алесенька, поспи, доченька. Я посижу с Ромкой, — я только взглянула на маму одним открытым глазом, а затем зарылась лицом в подушку.
Два часа пролетели, как одна минута просто. Вскочила на ноги, на ходу накидывая на плечи халат. Спускаясь на лестнице, задержалась, услышав знакомый голос. Бабушка пела внуку колыбельную, качая коляску вперед-назад.
— Заснул? — Спросила едва уловимым шёпотом, ступая на цыпочках.
— Т-ш-ш. Спи-спи, бабушкино счастье, — Рома заворочался в люльке, а в скором времени крепко уснул.
Мы молча прошли в кухню, оставив коляску в поле зрения. Я села на диван, подогнув под себя ноги. Мама приготовила чай и бутерброды с ветчиной. Поставила на стол рядом со мной большую чашку и тарелку.
— Ешь, моя хорошая, а то совсем исхудала. Взвешивалась сегодня? Сколько уже? — Мама устроилась напротив и с грустью принялась рассматривать мою сутулую осанку.
— Сорок пять, — пригубила чашку чая, бросая в сторону Оксаны Сергеевны теплый взгляд.
— Лесь, это никуда не годится. Может, все-таки покажешься врачу? У тебя уже болезненная худоба. Это ненормально, понимаешь? — Целых десять минут мне пришлось выслушивать лекцию о здоровье молодой кормящей женщины.
— Мам, всё нормально. Честно. Вырастет Ромка, вот тогда я и верну прежнюю форму. — Оправдывалась как могла, но это не особо успокаивало материнское сердце.
— Он тебе так и не ответил? — Мама переключилась на болезненную тему, из-за которой меня всегда бил мандраж.
— Нет. Ни разу, — Оксана Сергеевна недовольно покачала головой, а затем взяла мои руки и принялась поглаживать.
— Ты не злись на него, доченька. Сама понимаешь, он в непростой ситуации оказался. Жизнь под откос пошла. Дай ему время всё обдумать. Вот увидишь, однажды он всё поймёт, — на мамины доводы я лишь устало закатила глаза, а затем стала истерически смеяться.
— Мама, ты сейчас серьезно, что ли? Ромка — сын Вольского. Я устала вам всем это говорить. Мне нужно тест ДНК сделать, чтобы вы все поверили? Одного слова недостаточно? — Я начинала заводиться, как и всегда, когда дело касалось отцовства моего ребёнка.
Когда родился Ромка, мама первая сказала: "Он не похож на Тимурчика. Лесь, это сын Его?". Кого имела в виду мама, я даже не спрашивала, и так всё было понятно, как дважды два. Конечно же, светлые волосы и глаза сбивали с толку. Только, почему-то, никто не принимал во внимание тот факт, что мать ребенка — тоже со светлыми волосами и голубыми глазами. Человеческая глупость оказалось такой очевидной, что впору было крутить
