– Меня зовут Кай.
Внезапно вся ситуация показалась Алексу лишенной смысла и едва ли не смешной. Почему-то вспомнилась высокая женщина со странным именем Анджа, которая рассказывала про павианов и покровительствовала Кешке-подростку. Показалось, что она тоже могла бы сейчас посмеяться над происходящим.
– Ты действительно отдашь его?
– Конечно. Любая жизнь дороже любой вещи.
– Но я могу сейчас застрелить тебя и забрать крест.
– Конечно. Но есть какие-то причины и из-за них ты еще этого не сделал. Они действуют теперь и будут действовать через минуту. Может быть, ты тоже ждешь хороших парней, Алекс?
Вот тут Алекс не выдержал и улыбнулся, и Кай с готовностью ответил на улыбку противника своим коронным волчьим оскалом. Как странно и курьезно поворачивается порой жизнь, – подумал Алекс. Пожалуй, лучше и доходчивее всех написал об этом Дюма. Интересно, читал ли Придурок сагу про четырех мушкетеров?
– Отойди к лежанке, Иннокентий, – сказал Алекс. – Залезь на нее с ногами и прижмись к стенке. Крест оставь на столе.
Кай пожал плечами и, не особенно торопясь, выполнил приказ. Каштан был хорошим и увесистым аргументом, а Кай, несмотря на сложившееся о нем за последнее время мнение окружающих, вовсе не был супергероем. И, что характерно, он никогда не хотел им стать. Подумав, Кай решил, что и отец-вор, и дед-чекист безусловно одобрили бы его теперешний выбор. Живой Кай, несомненно, при любых обстоятельствах понравился бы им больше, чем мертвый.
Алекс, по прежнему держа Кая под прицелом, подошел к столу и, также не торопясь, протянул руку к всеправославной святыне…
– Не трожь крест, нечестивец! – гневный вопль слился со звоном разбитого стекла.
Маленькое подслеповатое окошко словно взорвалось, а Алекс вздрогнул и, не успев обернуться на звук, нажал на спусковой крючок…
Кай зарычал от боли и скорчился на лежанке у стены, обхватив себя руками.
Алекс грязно выругался, перевел ствол «Каштана» в окно, выстрелил короткой очередью, быстро шагнул обратно к двери и запер ее на засов.
– Придурок, ты еще жив? – позвал он.
– Ага! – конструктивно ответил Кай. Помолчав и, видимо, проведя какую-то внутреннюю ревизию своего состояния, спросил. – А кто там подошел? Хорошие парни?
Алекс осторожно выглянул в разбитое окно.
– Попрятались, – сообщил он. – Но ты знаешь, мне показалось, что это был поп.
– Был монашек. С самого начала, – подумав, сказал Кай. Неловко пошевелился и не сумел удержать болезненный стон.
Алекс поморщился. Затем подошел к печке и, присев так, чтобы видеть Кая, принялся готовить растопку.
Некоторое время в избушке царило молчание. Было слышно только тяжелое дыхание Кая. Потом Кай спросил:
– Зачем?
– Пока неизвестно, кто там снаружи, – с непонятной ему самому готовностью объяснил Алекс. – Мне надо подумать. При любой попытке влезть сюда я брошу этот чертов крест в печку. Если там церковники, это должно их остановить.
Кай промолчал в ответ, а Алекс помотал головой, пытаясь справиться с наползающей тошнотой.
– Он сожжет его!
– У него что-то вроде пулемета, потому что стреляет очередями. Кай наверняка ранен или убит!
– Проще всего было бы через крышу, но там, кажется, тоже бревна, только расщепленные пополам…
Все три реплики прозвучали одновременно. После наступило молчание.
Ольга, Антонина и Варсонофий сидели на корточках за большим валуном. Антонина привалилась спиной к камню. На ее щеках, лбу и шее краснели пятна лихорадочного румянца. Ольга, напротив, была бледна. Веснушчатое лицо Варсонофия по цвету напоминало грязный песчаник с вкраплениями глины.
– Кто он такой? Вы знаете? – спросила Ольга.
– Бандит. Я его помню, – ответила Антонина, с силой сжимая одной рукой кисть другой. – Он много лет охотится за этим кладом… Но почему он не берет этот чертов крест и не уходит?! Каю нужна помощь!
– Может быть, надеется забрать еще что-нибудь? – спросила Ольга.
– Он не знает, сколько нас тут и кто мы такие, – сказал Варсонофий, преодолевая нервную дрожь, которая в самом прямом смысле заставляла его стучать зубами. – Поэтому боится выходить. Вам нельзя показываться…
– Пусть смотрит и убирается! – прошипела Антонина.
– Не думайте – он никого не оставит в живых… Нельзя отдавать ему крест!
– Да гори он синим пламенем! – рявкнула Антонина. – Кай важнее!
Варсонофий перекрестился. Его губы шевелились, по-видимому, он шептал молитву.
– Дрова когда-нибудь прогорят, – философски заметила Ольга.
– А Кай за то же время истечет кровью! – огрызнулась Антонина.
– Что ты предлагаешь?
– Где-то же должны быть остальные – Дмитрий, Женя, Егор, Владимир…
– Может быть, Алекс уже убил их? Или, наоборот, Кай каким-нибудь образом покупает за этот крест их жизнь?
– Нельзя отдавать ему крест!
– Да заткнитесь вы, Варсонофий! Без вас тошно! Надо придумать какой-нибудь план…
* * *
Из всех пятерых только Анжелика не имела прав. Остальные четверо, двое мужчин и двое женщин вели машину по очереди, сменяя друг друга и почти не разговаривая между собой. Приблизительно в четырехстах километрах от Петербурга полетело сцепление. Потом забились жиклёры в карбюраторе. Ленка спала прямо на обочине, вытащив на дорогу переднее сидение и свесив голову на сторону. Из уголка ее губ стекала капелька слюны. Светка безостановочно курила беломор, выпрошенный у проезжего водилы «Камаза» после того, как кончились ее собственные сигареты. Олег сверкал глазами от злости, сжимал и разжимал тонкие сильные пальцы и беспрекословно подчинялся коротким просьбам-приказам абхазца Амаршана. Амаршан поменял сцепление и продул жиклеры. Проходя по обочине мимо спящей Ленки, он отставил в сторону измазанные машинным маслом руки, поцеловал ее в уголок губ и слизнул капельку слюней. Светка изобразила, что ее тошнит, а Анжелика мечтательно улыбнулась.
На лесной дороге недалеко от побережья козла трясло так, что сломалась рессора.
– Все! – револьверно высказался Олег, заглянув под машину.
– Бывает, – сказал абхазец Амаршан, достал из-под сиденья топор и велел всем искать подходящее полено.
Анжелике казалось, что она смотрит заключительные кадры какого-то боевика.
В деревне их встретили с такой откровенной враждебностью, что Анжелика, которую отправили на переговоры, в какой-то момент даже испугалась – как бы не прибили или не заперли куда-нибудь. Поморы – вольные люди, издавна сами себе власть. Вести путешественников к зимовью Большого Ивана местные охотники отказались категорически – ни за рубли, ни за водку, ни за доллары.
