замочным скважинам, я продолжила свое «путешествие».
Спальня самого хозяина тоже ничем существенно не отличался от других комнат. Большая двуспальная кровать и кресло, расположенное слева от окна. Над кроватью была установлена широкая массивная полка, а на ней стройным рядом в специальных футлярах хранились различные модели солнцезащитных очков.
Они выглядели как-то совсем уж неестественно в обширном строгом пространстве этого жилища. Не знаю, что именно казалось оглушающе чужеродным: большое количество эти очков или их роскошные тонкие оправы, сделанные из золота. Похоже, Борис Аристархович либо не любит солнце, либо привык скрывать свой острый взгляд от посторонних.
Я лишь кончиком пальца провела по ребру полки, рассматривая аксессуары. Посчитав, что слишком долго задержалась на чужой территории, я вышла из хозяйской спальни и решилась снова попробовать поесть.
Аппетит напрочь отсутствовал. Желудок иногда урчал, но я не прислушивалась к его слабым позывам образумить меня и проглотить хоть что-нибудь съестное. В большом двухкамерном холодильнике стального цвета я нашла вполне широкий ассортимент блюд. Всё было аккуратно запаковано в отдельные одноразовые контейнеры. Нужно было лишь разогреть. Здесь были и овощи, и крем-суп, и мясо, и рыба. Всё, только бери и ешь.
У меня мама всегда замечательно готовила. Пальцы крепко стиснулись на прохладной металлической ручке двери. Это было так странно и всё еще оглушающе — думать о маме в прошедшем времени.
До боли прикусив губу, я шумно выдохнула и достала из холодильника контейнер с пловом, кажется. Взяв стеклянную бутылку с минералкой, я закрыла холодильник и подошла к микроволновке. Оснащённая современной техникой кухня, была просторной и прямоугольной формы.
Подтянув за ремень брюки, я отправила контейнер разогреваться, а сама принялась искать стакан для воды. Дверцы кухонных белых шкафов открывались благодаря одному мягкому нажатию пальцами. Почти все полки оказались пустыми.
Я тут же вытащила на поверхность своего сознания мысль о том, что Бабай только-только вернулся в город. Многие вопросы тут же мгновенно растворились. Но хоть какая-то посуда должна же здесь быть, иначе как домработница могла готовить завтраки и ужины?
Аккуратно нажав на очередную дверцу, я нашла несколько бутылок с крепким алкоголем: виски, коньяк и кальвадос. Марка виски была точно такой же, какую предпочитал мой папа. Он пил очень редко, потому что всегда был занят работой. Но у нас имелся весьма разнообразный выбор алкоголя на тот случай, если в гости заедут папины партнёры или друзья.
В груди знакомо сжался комок боли. На глаза тут же навернулись слёзы. Вернулись. Предатели. А я-то думала, что уже осушена до дна. Шумно втянув воздух, я крепко схватилась за горлышко бутылки и притянула к себе. Кроме шампанского и, как правило, лишь по праздникам я алкоголь не пила, а уж тем более виски. Но, а вдруг поможет? Забыться. Заглушить острые мысли в моей голове.
Микроволновка оповестила меня о том, что ужин уже разогрет. Я достала контейнер, опустила на кухонный гранитный островок и снова посмотрела на бутылку, словно мысленно спрашивая у нее разрешения. К черту стакан. Открутив крышку, я затаила дыхание и зажмурившись, сделала один большой глоток. Горло моментально неприятно обожгло, будто я проглотила пригоршню мелких раскалённых осколков.
Едва не подавившись выпитым, я всё-таки проглотила виски и прижала тыльную сторону ладони к влажным губам. По коже пробежались мурашки. Я содрогнулась, чувствуя, что в желудке вдруг стало так горячо.
— Это не поможет, — услышала я тихое и твёрдое за спиной.
Резко обернувшись, я увидела Бабая. Он держал руки за спиной. Взгляд был скрыт за стёклами изысканных солнцезащитных очков. Они смотрелись на бледном лице Бориса Аристарховича так же странно, как и их собратья, что лежали в пустынной спальне на полке.
— Жаль, — выдавила я из себя и отставила бутылку.
— Ешь. Иначе развезет, — в голосе не было и тени участия.
Я тут же затолкала себе в рот несколько ложек плова и почти не жуя, проглотила.
— Мне нужны ответы, — требовательно проговорила я, не видя ни единой причины откладывать разговор в дальний ящик.
— Вот, — Бабай небрежно бросил на кухонный островок черную папку. — Все необходимые документы и кредитки. С финансовой точки зрения ты полностью обеспечена. Но весь бизнес уже перешел в чужие руки. Сработали быстро и точно. Тебя оставили практически ни с чем.
— Мне всё равно на финансы. Кто… кто убил мою семью? — у меня начали мелко дрожать пальцы.
Ни один мускул на лице Бабая не дёрнулся. Он медленно снял очки и прищурился так, будто ему яркую лампу прямо в лицо направили.
— Имя тебе ни о чем не скажет, — Борис Аристархович расстегнул одну пуговицу на высоком воротнике черного пиджака и сел на барный табурет.
— Почему вы меня спасли? Вы знали, что… что готовится нападение? — я упрямо решила не отступаться.
— Твой отец однажды спас меня. Я был перед ним в долгу. Теперь он уплачен. Нет. Не знал.
Бабай отвечал так, что не давал мне ни единой ниточки продолжить наш разговор, поэтому мне приходилось лишь задавать всё новые и новые вопросы:
— И что теперь? Что мне делать? Те люди так и останутся безнаказанными?
— Все мы не без греха. Твой отец прекрасно понимал, на какую тропу он встает. Все мы ходим по краю, он ушел за него.
Мне было больно и страшно слушать всё это. На неподвижном, словно застывшем лице Бабая не проскользнуло ни единой эмоции. Никакого сочувствия. Разве что… Кажется, была только усталость. Тихая и неподвижная. Меня никто не собирался щадить. Но и причинять нарочно боль тоже не планировали.
— У тебя есть два варианта: можешь уйти и можешь остаться. У тебя есть деньги. Есть дом, в который можешь вернуться. Начни жизнь с чистого листа. Ты не представляешь никакой ценности, поэтому никто на твою жизнь не станет покушаться. Можешь остаться при мне. У тебя есть еще какие-нибудь родственники? — Борис Аристархович медленно поднял на меня взгляд. Немигающий и как-то будто неживой.
Я лишь отрицательно мотнула головой. В горле уже разбух новый комок слёз.
— Тогда можешь детальней рассмотреть второй вариант. Ты мне не нужна. Но твоего отца я хорошо знал и уважал. Мое покровительство может стать данью его памяти.
На секунду я подумала о том, что Бабай всё же способен испытывать какие-то эмоции и возможно даже привязанности. Но я тут же себя одёрнула. Вряд ли здесь дело в эмоциях. Пожалуй, Бабай просто посчитал, что не до конца отплатил моему отцу, а я оказалась лишь поводом раз и навсегда закрыть этот момент. Успокоить совесть.
— Я… Я не
