— Пойдете вы, Фредерик. Забирайте Эмму и планы с собой на Морвен.
Они обернулись.
— Что?
— Когда меня вызовут, то ответите вы. Я остаюсь.
— Нет! — закричала Эмма.
Он говорил сбивчиво, его тело била дрожь.
— Деньги за освобождение уплачены, тюремщик назовет имя Джереми Лэмба. Ему наплевать, кто здесь кто, главное — чтобы к концу дня количество заключенных в камере соответствовало списку. И когда придет черед Фредерика Кейса, я отвечу вместо вас.
— Боже мой, я не позволю вам это сделать!
— Не отговаривайте меня. Я никогда не делал ничего храброго в своей жизни. Не лишайте меня этой возможности.
Кейс отказывался слушать.
— Я не отправлю невинного человека на виселицу.
— Ваша жизнь значит больше, чем моя. У вас есть цель, которой нет у меня. Вы нужны другим людям, Фредерик, я же никому не нужен.
— Я не могу так поступить! — сдавленно крикнул Фредерик.
— Друг мой, послушайте: когда-то вы сказали, что я хороший человек. Я хочу быть достойным ваших слов. Хочу доказать, что вы были правы.
Кейс отчаянно подыскивал слова.
— Дезмонд Стоун наверняка будет среди зрителей и поймет, что человек на виселице — это не я.
— Вы мне рассказывали о нем и его двуличности, и я уверен, что он не осмелится пожаловаться александрийцам на ваш побег из-под петли, ибо тогда подозрения падут на него самого.
— Все равно я не позволю вам это сделать!
Джереми схватил Кейса за плечи, его глаза сверкали, хотя лицо было ужасно бледным.
— Ни одна душа не навестила меня за то время, что я здесь. Все услуги и удобства — ничто из них не досталось мне даром, за все было заплачено из моих денег! Я жил пустой жизнью, Фредерик. Но сейчас у меня есть то, что я уже никогда не надеялся обрести: чувство значимости и собственного достоинства. Если ваши слова о Свечении — правда, тогда мы еще встретимся с вами.
Кейс глубоко заглянул в глаза, полные страдания, и увидел душу, томимую смятением.
— А как же ваш отец? — спросил он шепотом, настолько у него пересохло в горле. — Он ждет вашего возвращения из тюрьмы.
— Он подумает, что я, как обычно, струсил и сбежал во Францию, чтобы спрятаться от кредиторов. И когда он не получит от меня никаких вестей, то решит, что я погиб в результате какого-нибудь несчастного случая. Он не будет скучать по мне.
— Я буду скучать по вам, — тихо сказала Эмма с мокрым от слез лицом.
Он взял ее за руки и сказал:
— Обещайте мне, обещайте мне, что все сказанное вами о Свечении — правда.
— Джереми Лэмб, всем сердцем, душой и существом я обещаю вам, что это правда.
Лэмб попросил Эмму об одном одолжении: снять капор.
Она сняла, и от вида ее восхитительных волос слезы навернулись ему на глаза. Он поцеловал ее руку и поблагодарил ее.
— Последняя просьба, Фредерик. Когда сможете, вернитесь и заплатите за освобождение Каммингса. Он украл деньги, чтобы накормить своих детей. Он славный малый и хорошо мне послужил. Теперь идите. Скачите день и ночь и помешайте Дезмонду Стоуну.
— Джереми Лэмб! — прокричал тюремщик, ключи зазвенели у замка.
Фредерик в последний раз обнял нового друга, потом повернулся и произнес:
— Я Лэмб!
Когда они бежали по коридору, мимо них прошел человек, сопровождавший смертников на виселицу. Он выкрикнул:
— Фредерик Кейс!
И Фредерик с Эммой услышали, как вдалеке Джереми ответил:
— Я здесь.
На улице, с упоением вдыхая свежий утренний воздух, они услышали, как зазвонили колокола в башне, и нанятые зрители бросились внутрь, чтобы успеть занять лучшие места до начала казни. Фредерик и Эмма поспешили прочь; Фредерик понимал, что жертва Джереми Лэмба будет преследовать его всю оставшуюся жизнь, что он не перестанет задаваться вопросом: «Если я выжил ценой жизни другого человека, то выжил ли я на самом деле?»
И Эмма до самого дня своей смерти будет напоминать ему, что соглашение не было односторонним, что Фредерик подарил Джереми нечто очень ценное: возможность познать Свечение.
— Не похоже, чтобы там кто-нибудь жил, — сказала Кэндис, вглядываясь в бинокль.
На равнине восточной части острова росла сочная зеленая трава и клевер; западную часть скрывал густой лес и туман. Не было никаких признаков присутствия человека.
После короткого перелета из Лондона они взяли напрокат машину и поехали через покрытую буйной растительностью сельскую местность юго-западной Шотландии с ее зелеными полями для гольфа и холмами, старинными фермами и небольшими морскими курортами. Мужчина по телефону сказал: «От Эра выезжайте на шоссе А75 на юг. Однако не по главной трассе, а по той, которую называют живописной дорогой. Гостиница будет справа. Если доедете до замка Кулзин, то, значит, вы забрались слишком далеко».
У развилки они свернули на проселочную колею и выехали к крошечной деревушке с узкой мощеной дорогой. Гостиница «Тисл Инн», которой, похоже, было несколько сотен лет, являлась главным местным заведением. Дорожное покрытие обрывалось сразу за ней, и дальше простиралось пастбище до самого края утеса, возвышавшегося над тихими водами залива Ферт-оф-Клайд.
Теперь они стояли на этом утесе, рассматривая остров, обозначенный на карте как Морвен.
— Думаешь, Фило там? — спросила Кэндис, щурясь в лучах дневного солнца.
Гленн обернулся к деревне. «Тисл Инн». Сюда звонил Хоторн. Потом он тщательно осмотрел побережье: песчаные пляжи, острые скалы, скрытые пещеры, заметил тропинку, круто спускавшуюся к берегу под ними, и каменистый мол, где была привязана моторная лодка.
— Давай выясним.
Лодка была старой, но мотор оказался в хорошем состоянии. После нескольких мощных рывков приводного шнура он ожил, и Гленн с Кэндис помчались прочь от суши.
Они сидели рядом, не оборачиваясь к удалявшимся утесам, а подставив лица ветру, устремив взгляды вперед к таинственному острову, который даже сейчас был скрыт завесой полуденного тумана. Подплыв к скалистому берегу, они взвалили рюкзаки на плечи, вытащили лодку на берег и повернули в глубь острова, гравий и песок захрустели у них под ногами. Но вскоре они уже шли по мокрой траве и мягкому торфяному мху.
Перед самым лесом в землю был воткнут знак:
«Карантин. Приказом шотландского министерства здравоохранения, отделения санитарного надзора. Не входить».
Их волнение усилилось, когда они вошли в заросли деревьев, ступая по опавшим листьям и болотистой почве, раздавливая грибы, вдыхая влажный воздух вместе с сильным запахом гниения и плесени. Они уперлись в проржавевший забор из колючей проволоки, на котором был еще один знак, старый и выцветший. С трудом различимая надпись гласила: «Морвен лабораториз».
