Глава 5
Глава 5
– Где можно оставить сумку?
– Вот в этом шкафу, – указывает взглядом на громоздкую махину. – Кстати, ты мне ничего не повредила, можешь быть спокойна. Просто мне хотелось определить степень твоей брезгливости, знания анатомии и готовности, как врача.
– Боюсь, что я все провалила и у меня все пункты отрицательные.
– Какие есть. Нет врачей, которые знают все. Главное – интересоваться не только своей будущей специальностью. Нет специалиста по левой или правой ноге. Врач – многофункционален. Ты у нас, конечно же, будущий косметолог, – саркастично отмечает он, чем вызывает мое раздражение. – Так вот сначала ты должна стать дерматологом. А там познания нужны о-го-го. В том числе, что, где и как вырабатывается. Ты же не думаешь, что сразу пойдешь шлифовать мордашки девицам и колоть им ботокс и гиалуронку?
– Я не говорила, что хочу стать косметологом.
– Считай, это мое внутреннее чутье, – перевожу на него взгляд и замираю.
– Что вы на меня так смотрите? – под его пристальным осмотром становится реально не по себе. А когда его взгляд задерживается на моих ногах – меня начинает это дико злить.
– К вопросу твоего вкуса. Точнее не совсем о нем. Твой внешний вид не соответствует дресс-коду больницы.
– И чем же я не соответствую?
– Почти всем. Ногти – укоротить и смыть лак. Косметика – в два раза меньше, чем есть сейчас. Волосы – носить только убранными. Каблук – в два раза меньше или вообще убрать. Вдобавок от тебя слишком сильно пахнет духами. Они чрезмерно сладкие. Больше ими не пользуйся. Завтра придешь без всего этого. А сейчас просто смой с себя духи.
– В смысле смой? – недоуменно произношу я.
– В прямом. Под проточной водой с мылом, могу дать спиртовые салфетки, – спокойно отвечает он.
– От меня приятно пахнет и ничего смывать я не буду.
– И халат застегни, – как ни в чем не бывало бросает он. – Ни больным, ни мне не стоит демонстрировать свои выпирающие части тела. Если я здоровый, то другие могут и инфаркт хватануть, от созерцания расфуфыренной студентки.
– Вы ко мне необоснованно придираетесь! – взрываюсь я. – У меня не длинные ногти. Они почти не выходят из-под подушечек пальцев. Лак – нежно-розовый, а не яркий. У меня нет излишка косметики, а только акцент на глазах в виде туши, на мне нет вульгарной помады, а только нейтрального нюдового оттенка. Мои каблуки не стучат по полу, вызывая желание оторвать мне ноги, они почти беззвучны. И ни в одном из правил больницы не сказано, что врачу нельзя носить каблуки.
– Дважды я повторяю только тогда, когда меня не поняли. А учитывая, что ты меня прекрасно поняла, повторять я тебе не буду. Завтра приходишь так, как я тебе сказал. Не искушай судьбу, Аня, – впервые произнес мое имя так. – Стетоскоп возьми. Живее.
Нехотя беру стетоскоп и накидываю на шею. А дальше начался какой-то треш. Откровенно говоря, туфли захотелось снять примерно через два часа хождения по трем реанимациям. Ладно бы мы ограничились только той, какая имелась на отделении. Нет! В виду того, что половина персонала в отпуске, Лукьянов смотрит еще две, которые находятся не только в других корпусах, но и на расстоянии полукилометра от его отделения. Про то, что эти реанимации выглядят как самый настояший ад, я умолчу. Единственное, что я делала – это записывала в историю болезни под диктант его слова. Вникала в них, увы, мало, ибо Лукьянов говорил быстро, а я тупо не успевала. В двадцать первом веке писать от руки – это мощно, на клавиатуре я бы справилась быстрее, но увы. В такой клоаке – это неудивительно, ибо компьютер всего один и тот занят другим врачом.
Надо отдать должное этому мужчине, он в прекрасной физической форме. Если я уже еле-еле дышала через два часа, этот хоть бы хны.
– Я тебе сейчас ноги оторву, если будешь так медленно ходить.
– Тогда я вообще не буду ходить. Оно вам надо?
– Оторву ноги, значит меньше покалечишь людей. Во всем есть положительные стороны.
– Я не калечу людей.
– Это как сказать. Я – под вопросом, а твои будущие пациенты под еще большим вопросом. О, а вот и женщина на нашем пути. Алевтина Николаевна, доброе утро, – хватает под локоть рыжую женщину лет тридцати. – Скажи мне одну вещь. Ты знаешь слои мошонки? Ну и вообще ее строение.
– А что там знать? Кожа, tunica dartos, fascia spermatica externa, cremaster, fascia spermatica interna, tunica vaginalis testis.
– Все, спасибо, не продолжай. Ну что будем делать, Анна Михайловна? – обращается ко мне Лукьянов, как только мы остаемся вдвоем. – Какую тебе руку отрывать левую или правую?
– Это нечестно.
– Что именно?
– Это, я так понимаю, была Цебер. А она явно заучка, и вы ждали именно ее.
– Очень взрослый ответ. Ну так что, отрубаем тебе руку или нет?
– Как вам угодно.
– Пока оставлю тебе обе руки. Ну до тех пор, пока не найдешь себе парня. А то как-то нехорошо лишать тебя пока единственного источника удовольствия, – когда я осознаю, что он сказал – меня начинает в прямом смысле колбасить.
– Знаете что?! Это уже выходит за все рамки п…
– Знаю. Когда девушка вечером покупает торт вместо того, чтобы провести время со своим парнем, который как бы с твоих слов имеется в наличии, и выкрикивает то, что ты мне выкрикнула – это неудовлетворение жизнью. Поэтому повторю – пока оставим тебе две руки. А теперь закрой ротик и пойдем в мои палаты. Их всего две, так что не переживай, скоро присядешь. Первый день просто смотришь, как я провожу осмотр. Внимай все, Аня.
Внимать было, мягко говоря, тяжело. Во мне кипела злость и ярость. К счастью, во время обхода двух палат Лукьянова, я молчала и не получала никаких замечаний с его стороны. А потом он и вовсе оставил меня одну в своем кабинете, не сказав ни слова. Сначала я думала, что он ушел на обеденный перерыв, но люди тупо не могут есть два часа, находясь на работе. На часах начало пятого! А ведь у нас реально практика заканчивается в четыре часа. И сколько мне так его ждать? Скорее всего я бы ждала его до вечера, если бы в кабинет Лукьянова не зашел Егор. Кажется, мое сердце в данный момент отбивает чечетку.
