Я чувствовала этот запах, меня мутило от близости смерти.
— Ты ведь хотела знать обо мне все?
Когда-то я действительно просила рассказывать о себе больше. Но в тот вечер в баре, один только звук его голоса вызывал отторжение и приближал истерику…
— Чудовище, с которым ты не желала иметь ничего общего, — холодный тон вернул меня в реальность.
Я покачала головой, подтверждая, что за это время абсолютно ничего не поменялось.
— Почему же тогда не сделала аборт? — с придыханием просил мужчина. — Ты ведь думала об этом, признайся?
— Думала… — в горле встал ком, мешающий говорить. — Моя мать отказалась от меня. Но она, по крайней мере, подарила мне жизнь. Я решила, что даже если не смогу воспитать сама… Родить будет… честнее, что ли.
— Почему тогда не сказала мне? Я имел право знать.
Сказать ему? Он шутит? Я два месяца была в состоянии постоянной истерики, не могла ни есть, ни пить. Не желала его видеть, мучаясь кошмарами.
— Не могла забыть, как ты убил тех людей в баре. Просыпалась по ночам, видя твое лицо, испачканное в чужой крови. Не хочу, чтобы мой ребенок когда-нибудь увидел тебя таким же.
Я не собиралась быть откровенной сейчас, но в тот момент, когда я принимала судьбоносное для себя решение, то действительно думала именно так.
— Я рад, что ты все-таки приняла верное решение, — сказав это, он подержал еще какое-то время руку на моем животе, а затем шагнул в сторону. — Но не хочу тебя обманывать. С тобой ребенок не останется.
— Что?! — я оторопело покачнулась.
Словно разом выбили весь воздух из легких. Сердце перестало стучать, мир замер. Я даже дышать перестала, словно забыла, зачем это вообще нужно. В глазах заплясали разноцветные точки, в ушах раздался протяжный гул.
Твёрдые руки аккуратно поддержали, не давая упасть. Усадили на кровать.
— Ну ты ведь сама говоришь, что воспитывать его в твои интересы не входило.
— Я не говорила такого! Виктор!
— Да ладно тебе, мы оба знаем, что тебе так будет лучше. Я даже разрешу вам видеться… Если, конечно, ты не собираешься ему потом рассказывать, как думала о том, чтобы убить его, лишь бы только не иметь со мной ничего общего, — я ощущала волнами исходящую от него злобу, и это наконец отрезвило.
Я встряхнулась, напоминая себе, кто я и что я здесь делаю.
— Разрешишь видеться? Да ты вообще слышишь себя?! — от безысходности схватила с кровати подушку и попыталась запустить ей в мужчину, но в итоге в воздух поднялось такое облако пыли, что просто закашлялась.
— Думаю, у нас будет еще время все обсудить, — кивнул мне он. — Постараюсь поскорее к тебе кого-нибудь отправить с продуктами. И да…
Он подошел к снятой в коридоре куртке и вытащил из кармана мой мобильник.
— Вечером принесу новый, с новой сим-картой. Мало ли. Лучше перестраховаться.
— Ты ведь мог приказать мне забыть, — окликнула я его, когда он уже был в коридоре. — Как тому полицейскому, как консьержке на входе.
— Во-первых, это так не работает, — выдохнул он, останавливаясь в дверях. — Заставить забыть можно что-то мелкое, незначительное, или значение чего человек сам до конца не осознает. Сильные эмоции заглушить не так-то просто. Да и зачем? Люди либо принимают друг друга, либо расходятся. Третьего не дано.
Принимают друг друга? Он так говорит, словно бы я не смогла смириться с какой-нибудь его вредной привычкой!
Наши взгляды встретились. Но вместо злости я почувствовала, что просто тону в их ярком зеленом свете, забывая при этом даже дышать. В выражении лица мужчины что-то изменилось, он нахмурился, словно бы усомнился в чем-то.
Сколько времени мы просто смотрели друг на друга?
Виктор кашлянул, надевая на лицо безэмоциональную маску, отступил, поправляя одежду.
Входная дверь хлопнула, поднимая в воздух тучу пыли.
Я поняла, что просто смотрю на эту дверь, а по щекам катятся слезы.
Если он хоть когда-нибудь любил меня, то как мог сейчас угрожать тем, что отнимет ребенка?
Впрочем… с чего я взяла, что он хоть когда-то любил меня?
