В этот же момент в комнату кто-то вошёл, и я скосила глаза, пытаясь рассмотреть гостя. Только вот обзор перекрывали щёки. Забавно – всё тело дряблое, а щёки упругие, стоячие… И всё же изловчилась (даже не хочу представлять, как это со стороны смотрелось…) и уставилась на вошедшую. Девушка в сером платье с белым воротником и манжетами, с тугой причёской под белым же чепцом, уставилась на меня в ответ. В её глазах, сначала задумчивых и отстранённых, отразилось что-то схожее с осознанием, после чего она издала какой-то кряк и выбежала из комнаты.
Не успела я удивиться, как в комнату буквально-таки ворвалась женщина, и я даже не сразу поняла, что это не та же самая, что была раньше. Эта была полнее и гораздо старше той, что убежала, — лет эдак на тридцать, если не сорок, но, несмотря на свой преклонный возраст, бегала она достаточно резво, а когда упала на колени где-то у моих ног и заплакала, я прямо подскочила. Это где это видано, чтобы старые люди по полу ползали? Ей, похоже, совсем уж плохо…
Вскочила (если так можно назвать мои потуги) и сразу же потянулась к бабушке, а из горла вырвался несвойственный мне лепет:
— Что с вами? Вам плохо? Врача? Может водички?
Она лишь громче заплакала, теперь еще и бессвязно бормоча. Вот честно, ни разу еще не успокаивала нервных бабулек.
— Очнула-ась, девочка моя-а, маленькая моя-а, как же мы ждали этого-о, пышечка моя-а, — уж кем-кем, а пышечкой меня еще никогда не называли!
— Так, гражданочка, успокойтесь и расскажите мне, что произошло! - предприняла я последнюю попытку.
Помогло, даже странно.
— Ох, Нэлюшка, деточка моя, как же все волновались-то, герцог всех на уши-то поста-авил, всех лекарей да целителей в имение-то, сюда, созвали, сам Его Величество приезжал проведать племяшку свою, родимую-у... — ну, или почти помогло.
— А кто племянница? — ну а что, интересно же, да и бабушка, вроде, успокоилась.
— Нэлая, родненькая, что болит? Головушка? Животик? Что?
— Да ничего у меня не болит! Можете отвечать мне коротко и по существу, или я прибегну к допросным методам, — там как бы все тоже самое, но вдруг подействует?
— Да что отвечать-то, деточка? Пролежала ты в постели с два месяца почти, герцог волновался, уж как волновался! Да не только он! Как же я боялась, бедненькая моя, родименькая!
Хм, первый раз слышу слово "родименькая"...
— И что же со мной было?
— Простуда, деточка, она, окаянная. Сколько людей сгубила-то, спасибо лекарям-то и дядюшке твоему. Ух как всполошились они!..
От её причитаний с новой силой начала болеть голова, морщась, сжала виски, на что тут же отреагировала старушка:
— Ох, деточка моя, сейчас я лекаря позову, и служанку, ты же голодная. Ох, ужас-ужас, а как исхудала-то! — и она выбежала из комнаты, а меня только одно интересовало:
Это я-то исхудала? Точнее это тело. А может и я... Это же моё тело, по-видимому...
Решила найти ванную, но это оказалось не так-то просто: дверей было не мало, и кроме как искать методом «тыка» других вариантов не видела. Нашла балкон (но это было несложно, всё же стеклянная дверь с витражом), гардеробную, плотно забитую чем-то ещё более розовым и зефирным, чем комната. Вытянула пару платьев на свет божий, дабы разглядеть поближе, и поняла — а тело-то действительно всхуднуло. Вдали гардеробной стояло зеркало, но я пока отложила момент разглядывания новой себя, решила оставить это напоследок. Ещё одна дверь вела в другую комнату, похожую на гостевую, и там было ещё пару дверей, а предпоследней изучила маленькую замаскированную под общий рельеф дверцу. Хорошо замаскированную, но я была бы не я, если бы не заметила потёртости на паркете. Причём потёртости были покрыты лаком, и это говорит о том, что дверцу да-авно не открывали. Ладно, потом всё изучу, а сейчас ванная, естественно, последняя из оставшихся дверей. Иначе и быть не могло!
Только вот таких ванных комнат я ещё не видела… Если только в фильме «Астерикс и Обеликс против Цезаря», в подобной комнате Клеопатра со своими подружками в молоке плескалась. Кстати, в зеркале во всю стену отразилось что-то похожее на Обеликса, только не обладающее французским очарованием и харизмой Депардье.
Ладно, сходство было только весовое, остальное же…
Начнем с большего, то есть с минусов внешности этой, хм, дамы. Оптимисты же, как-никак!
Самое бросающееся в глаза — девушка была толстой. Девушка, даже не женщина, лицо было молодым, хоть и дряблым. И весом она-я была, наверное, килограммов в сто-сто двадцать, около того. Для меня-меня, которая весила стабильно сорок пять кило, это действительно... много. Ну, а дальше по мелочам (хотя я не уверенна в том, что это мелочи). Волосы были очень длинными, почти до колен, сухими и блёклыми (светлые, может, даже золотистые, или что-то в этом роде), кожа прыщавая, вся в гнойниках каких-то непонятных. Ногти неухоженные. На лице кожа тоже... Как и на всем теле. Тонкие брови ровной дугой находились выше положенного для них места, видимо, это единственное, за чем «ухаживали», когда тело было без сознания, зубы желтоватые, губы бледные, все лицо затекло жиром. Блестит еще противно так.
А сейчас к плюсам. Девушка была высокой (под сто восемьдесят сантиметров), особенно относительно меня прежней (метр с кепкой), немного закомплексованной из-за роста. Если мысленно убрать жир — длинные ноги и шея, изящные пальцы пианистки и рукодельницы. Лицо в целом тоже симпатичное, особенностью были глаза и нос. Заплывшие жиром глазки отличались длинными пушистыми ресничками и пока неразличимым после болезни цветом глаз. То ли зеленые, то ли серые, то ли голубые... Скорее голубые. А нос был красивым, тонким и прямым. У меня-то сломанный еще в далёком детстве.
За дверью послышался шум, и я вышла "в люди".
— Ваша светлость, с вами всё в порядке? — мужчина лет пятидесяти, невысокий, с проседью в каштановых волосах посмотрел на меня ясными светло-серыми глазами. В молодости этой человек разбил немало хрупких девичьих сердец, надо же быть таким красавчиком в этом возрасте.
