Он подошел к регистратору и спросил, где лежит Рэймонд Куин.
– В блоке интенсивной терапии. Допускаются только члены семьи.
– Я его сын.
Камерон отвернулся и направился к лифту.
Ему не надо было спрашивать, какой этаж. Он знал это слишком хорошо.
Как только двери лифта открылись перед блоком интенсивной терапии, Кэм увидел Филипа.
– Насколько плохо? – спросил он, забыв поздороваться с братом.
Филип сунул ему один из двух стаканчиков кофе, которые держал в руках. Его удлиненное лицо было бледным и мрачным, золотисто-карие, светлые глаза потемнели от усталости. Обычно тщательно уложенные рыжеватые волосы были взлохмачены.
– Не знал, успеешь ли ты. Очень плохо, Кэм. Господи, я должен присесть на минуту.
Филип вошел в маленький холл блока и рухнул в кресло, слепо уставившись на экран телевизора, где показывали веселое утреннее шоу.
– Что произошло? – спросил Кэм. – Где он?
Что говорят врачи?
– Он ехал домой из Балтимора. Этан думает, что из Балтимора. Не знаю почему. Он врезался в телеграфный столб. Прямо в столб! – Филип прижал ладонь к сердцу: резкая боль вспыхивала каждый раз, когда он представлял себе эту картину. – Врачи говорят, что у него, скорее всего, произошел сердечный приступ или инсульт и он не справился с управлением. Но они не уверены. Он ехал быстро, Кэм. Очень быстро.
Филип почувствовал, как к горлу поднимается тошнота, и прикрыл глаза.
– Слишком быстро, – повторил он. – Им понадобился почти час, чтобы извлечь его из покореженной машины. Почти час! Фельдшера сказали, что он то терял сознание, то приходил в себя. Это случилось всего в паре миль отсюда.
Филип вытащил из кармана банку колы, открыл и сделал большой глоток. Он все время старался заблокировать в сознании картину катастрофы, сосредоточиться на настоящем, но у него это плохо получалось.
– Им удалось довольно быстро найти Этана. Когда он приехал, уже шла операция. Сейчас папа в коме. – Филип взглянул брату в глаза. – Врачи не думают, что он из нее выйдет.
– Бред собачий… Он же здоров как бык.
– Они сказали… – Филип снова закрыл глаза. Голова казалась пустой, и каждую мысль приходилось долго выискивать. – Очень тяжелые травмы. Обширные повреждения головного мозга. Его поддерживают аппаратурой жизнеобеспечения. Хирург… он… Оказывается, папа уже давно зарегистрировался как донор внутренних органов.
– К дьяволу, – еле сдерживая ярость, тихо сказал Кэм.
– Ты думаешь, мне хочется об этом думать? – Филип поднялся. Высокий стройный мужчина в мятом тысячедолларовом костюме. – Они сказали, что это дело, самое большее, нескольких часов. Ему искусственно поддерживают дыхание. Черт побери, Кэм, ты же знаешь, что мама и папа говорили об этом, когда она заболела! Никаких крайних мер. Они составили «завещания о жизни» [1] а мы игнорируем отцовское, потому что… потому что не хватает духу выполнить его волю. Кэм схватил Филипа за лацканы пиджака.
– Ты что, хочешь выдернуть вилку? Ты хочешь выдернуть эту проклятую вилку из розетки?!
Филип устало покачал головой. У него самого сердце разрывалось.
– Я скорее отсек бы себе руку. Я не хочу терять его. Как и ты. Пойдем, посмотришь сам.
Филип развернулся и повел Кэма по коридору, пахнущему антисептиками и отчаянием. Они молча прошли через двойные двери, мимо поста дежурной медсестры, мимо застекленных маленьких боксов, в которых деловито жужжала аппаратура, поддерживая надежду.
Этан сидел на стуле у кровати, склонившись к лежащему без сознания отцу, словно разговаривал с ним. Его большая мозолистая рука лежала на руке отца. Когда появились братья, он медленно встал и изучающе посмотрел на Кэма воспаленными от недосыпания глазами.
– Итак, ты решил все-таки заглянуть к нам?
– Я приехал так быстро, как только смог. Кэм не хотел признавать, не хотел верить, что пугающе хрупкий старик на узкой кровати – его отец. Рэй Куин всегда был огромным, сильным, непобедимым. А этот мужчина с лицом его отца – съежившийся, бледный и неподвижный, как сама смерть.
– Отец! – Кэм подошел к кровати и наклонился поближе. – Это Кэм. Я здесь.
Он был почему-то уверен, что этих слов хватит для того, чтобы отец открыл глаза и лукаво подмигнул ему. Но он не дождался ни движения, ни звука – ничего. Лишь продолжала монотонно гудеть аппаратура.
– Кто его лечащий врач?
– Доктор Гарсия. – Этан потер лицо руками, погрузил пальцы в выгоревшие волосы. – Нейрохирург. Мама называла его Волшебные Руки. Если хочешь, медсестра вызовет его.
Кэм выпрямился и впервые заметил спящего мальчика, свернувшегося в кресле в углу.
– Кто этот парнишка?
– Последний из беспризорников Рэя Куина. – Этану удалось выдавить слабую улыбку. Обычно улыбка смягчала его серьезное лицо, согревала холодноватые синие глаза, но не сейчас. – Его зовут Сет. Разве отец не писал тебе? Он взял его около трех месяцев назад. – Этан хотел что-то добавить, но поймал предостерегающий взгляд Филипа и пожал плечами. – Обсудим это позже.
Филип стоял у изножья кровати, покачиваясь на каблуках.
– Какие впечатления от Монте-Карло? – внезапно поинтересовался он и в ответ на бессмысленный взгляд Кэма тоже пожал плечами. Этим жестом все братья Куины часто пользовались вместо слов. – Медсестра сказала, что мы должны разговаривать друг с другом, с отцом. Может быть, он… Они ничего не знают наверняка.
– Прекрасные впечатления! – Кэм сел у кровати напротив Этана и взял другую руку Рэя. Рука оказалась влажной, безжизненной, и Кэм держал ее осторожно, все еще надеясь на ответное пожатие. – Я выиграл в казино кучу денег, а когда пришел ваш факс, у меня в номере была французская манекенщица. Высший класс! – Кэм повернулся к Рэю и заговорил, обращаясь к нему: – Жаль, что ты ее не видел. Она была бесподобна. Ноги до ушей, груди – лучшее, что создано человеком.
– А лицо у нее было? – сухо спросил Этан.
– Я особенно не всматривался, но, кажется, подстать телу. Говорю тебе, пап, она была высший класс! А когда я сказал, что должен ехать, она немного остервенела, – Кэм коснулся царапин на своей щеке. – Мне пришлось вышвырнуть ее из номера в коридор, а то она разодрала бы меня на кусочки. Но я не забыл выбросить вслед ее платье.
– Так она была голая? – изумился Филип.
– Как в первый день творения.
Филип усмехнулся, а потом засмеялся – впервые за последние двадцать часов.
– Придется поверить тебе на слово. – Рук Рэя не хватало на всех, но Филип также нуждался в физическом контакте с ним и положил ладонь на ногу отца. – Ему понравится эта история.
Сет не спал, он только притворялся спящим. Он слышал, как вошел Кэм, и догадался, кто это. Рэй много говорил о своем старшем сыне Кэмероне. Два альбома, распухших от газетных вырезок, журнальных статей и фотографий, рассказывали о гонках Кэма и прочих его подвигах.
«Сейчас этот бледный парень с ввалившимися глазами не выглядит таким важным и крутым», – подумал Сет.
А Этан ему, в общем, нравится. Длинный, жилистый, не терпит, чтобы ему перечили, зато не читает нотаций и ни разу даже не треснул его, когда Сет делал что-то не так. И Этан – настоящий моряк. Сильный, загорелый, с выгоревшими на солнце волосами, в выражениях не стесняется… Да, определенно. Этан ему нравится.
Против Филипа он тоже ничего не имеет. Этот обычно вычищен и наглажен. У парня не меньше шести миллионов галстуков, хотя лично он, Сет, понятия не имеет, зачем нужен даже один. Но у Филипа в Балтиморе какая-то шикарная работа в шикарном офисе. Реклама. Он придумывает разные хитрые фокусы, чтобы продавать людям вещи, которые, вполне возможно, им вовсе не нужны.
Отличный способ выманивать у людей деньги! А теперь вот явился этот Кэмерон. Говорили, что он отправился за славой и шикарной жизнью. Любит опасность и риск. Странно, он совсем не кажется крутым и даже не похож на собственные фотографии в журналах.
