Глава 34
– Да я… Я тебя больше никогда никуда не отпущу! – взволнованный и гневный голос Френсиса звенел от напряжения.
А Саманты – от смеха.
– И что, наденешь на меня поводок, будешь водить по улицам, как комнатную собачку?
– Хихикаешь, значит… Да я тебя! В банку посажу, ватой обложу!
Его объятия оказались такими крепкими, что стало трудно дышать. Или это просто неожиданные слезы, что встали в горле комом?
«Наверное, он и вправду любит меня, – подумала Саманта. – Так непривычно, так приятно, так…»
– Прости меня… – такие непривычные, почти робкие слова.
Гордая Волчица никогда не просила прощения, только ершилась и бросала в лицо колкие фразы. Она не ластилась к рукам. А сейчас словно и вправду превратилась в комнатную собачонку… И он, будто понял ее состояние, потаенные чувства, больше не ругал. Лишь прижал к груди, как маленькую, нежно гладя встрепанные черные волосы.
– Ты не представляешь, что я пережил за это время. Сначала мне приснился сон…
Когда он рассказывал то видение, по спине Саманты побежали мурашки. Она почти наяву ощущала, как натягивалась веревка.
– Теперь все будет хорошо, – проговорила хриплым, сорвавшимся голосом Саманта, спрятав лицо на плече у Френсиса.
В этот момент, спасшись от страшной гибели, она и вправду верила в свои слова.
***
Ночь расцвела всеми оттенками красного: золотисто-оранжевым, алым, темно-бордовым… Казалось, даже небо впитывало мягкий свет костра, у которого собралась вся небольшая армия Волков. Девушки и молодые люди, они были еще так юны, а война уже поставила на лицах свою незримую печать. Они рано повзрослели, их не пугала кровь, боль, смерть.
Они давно избавились от иллюзий, но в глубине души у каждого из них цвел хрупкий белый цветок надежды. Вера в лучшее, в то, что они сражаются за правое дело и, вопреки всем мрачным прогнозам, победят! Пускай против них – весь мир. Но незримые ниточки, связующие людей, дарящие пьянящие чувства дружбы и любви, заставляли чувствовать себя всемогущими.
Костер весело потрескивал, освещая молчащих людей, что, не моргая, смотрели на переливающиеся всеми цветами радуги языки пламени. Ладонь Френсиса накрыла тонкие пальчики Саманты, Мелани незаметно подвинулась ближе к Тэйлору. Да и остальные разбились по двое, стремясь сохранить этой волшебной ночью ту незабываемую близость, о которой мечтает каждый человек на планете.
– Сыграй… – тихо говорили они друг другу, передавая по кругу раритет – старенькую гитару.
Конечно, очень глупо таскать с собой, варясь в котле войны, музыкальный инструмент. Но Волки хранили ее, как зеницу ока, хотя и пользовались нечасто. На памяти Френсиса, они впервые достали ее. Да и, наверное, это произошло только благодаря чудесному исцелению, к которому он приложил руку.
Вот и решили отметить таким нестандартным способом, еще не зная про его секрет. Некоторые называли этот дар странным, иные – колдовским, но истина оставалась неизменной. Когда Френсис пел, все замирало, и сама природа впитывала каждый звук, наслаждаясь… Его голос звучал чарующе, он манил, притягивал, и невозможно было оторваться, погружаясь в атмосферу песни. Голова шла кругом, и хотелось, чтобы эти минуты продолжались вечно.
– Сыграй?
Френсис не хотел открывать свой секрет, суть которого заключалась в том, что он – эмпат, умеющий глубоко прочувствовать песню, раствориться в музыке и спроецировать свои эмоции на окружающих. Это было слишком опасно – открываться чужим. Пускай даже на несколько минут, но позволять любому утонуть в своих сокровенных чувствах, слиться душой.
Однажды Френсис уже спел романс. Одной молоденькой светловолосой девушке. Она влюбилась без памяти, но с тех пор в сердце затаилась тайная грусть. Иногда в голову всплывал вопрос: «Интересно, а любила бы меня Серафима, если бы не та песня, не та магия?»
А потому Френсис никогда не рассказывал о своем даре Саманте, желая, чтобы она любила его не за что-то, а вопреки. Он не хотел околдовывать ее, понимая, что в их хрупких, таких непрочных отношениях важны доверие и честность.
Этой ночью его ожидал непростой разговор. И признание в предательстве. Неизвестно, как Саманта отреагирует: даст пощечину, разрыдается на его плече, хладнокровно застрелит в упор или просто обнимет, прижавшись всем телом, тихо дыша на ухо… А возможно, уйдет и не обернется. И не вернется никогда.
Френсису нужна была эта ночь. Он хотел полностью раскрыться перед Самантой. Обнажить душу, чтобы в момент наивысшей близости она поняла его и простила все грехи. А если не простит, то у него хотя бы останутся воспоминания об этой ночи, о той песне, что соединит их сердца. Воспоминания о любви, похожей на вспышку, на взрыв сверхновой звезды, что была такой краткой и ослепительной.
– Так сыграешь?
Френсис очнулся, когда ему кто-то протянул гитару, и тряхнул головой. Вот бы избавиться от мыслей, что терзали в эту тихую ночь, наполненную перезвоном гитарной струны и мелодичными голосами друзей. Пели они хорошо, многие тексты помнились еще со старой жизни «до-войны». Но Френсис знал, что если сейчас поддастся искушению и возьмет гитару в руки, то ребята на его фоне будут выглядеть, как серые воробьи рядом с роскошным павлином. Ему не хотелось этого, но…
