Остановилась у одного из заборов, села на добротную скамейку и посмотрела по сторонам. Сотни лет пройдут, а тут также будут бегать дети и сплетничать бабы. И, может, я буду среди них самой большой сплетницей. Я улыбнулась: может, и буду, мне бы только от этого проклятья избавиться, а там посмотрим.
Мимо меня пробежала девочка со светлыми волосами и вплетенной в косу красной лентой. Ее маленький синий сарафан выделялся на фоне других. Видно, из зажиточных крестьян. Она пробежала, задорно смеясь, так же, как я могла пробегать когда-то.
Будто бы вместо избушки в глубоком лесу у меня был крепкий дом на две большие комнаты. Вместо сарая с травами – скотный двор. Вместо поля цветочного – огород. Вместо тетки травницы – настоящая мама. Вся такая добрая и мягкая, и руки чтобы у нее были белые, и волосы длиннющие. Чтобы она мне сказки и песни по ночам пела и пироги с яблоками пекла. Как в сказках, которые мне Адэт рассказывала.
Я вздохнула. Мою мать звали Фрея, на эльфийский манер. Видно, бабку мою имя Фрося чем-то не устроило. Родила мать меня в пятнадцать, от проезжего забулдыги и исчезла. Не испарилась, конечно, а просто сбежала. Поговаривают, что с заезжим солдатом. Бабка и дед обо мне не знают, хоть в деревне я иногда появлялась. Да сколько нас таких, детей. Они и внимания, наверное, не обращали. Да и Адэт редко меня в люди выводила, не любила деревенских. Было за что.
Я встала со скамьи и пошла к торговой площади. Там рядом трактир, посижу, новостей послушаю. Детишки пробегали мимо меня, смеясь. Бабы косились недобро.
Идя по главной улице, наткнулась взглядом на мужиков, что чинили телегу, прошла мимо, до дверей трактира с названием “Сеновал”. Красноречиво. Зашла в пропахший потом и сивухой терем. На меня быстро поглядели все, кто сидел за столами, на манер: “ты кто такая?”. Видно, в свете последних событий тут ко всем незнакомцам относятся настороженно. Меня они осмотрели, угрозы не увидели и продолжили отмечать, что солнце встало. Я подошла к стойке, подозвала хозяина.
- Мне чай, за дальний столик, - он кивнул, кинула ему монету, получив сдачу девять медяшек и девять олёнок. Как раз и деньги разменяла.
Прошла тихонько в самый дальний угол, мне тут же одна из подавальщиц принесла чайничек и кружку. К запаху я постепенно привыкла, стала осматриваться. В основном люди, сидящие здесь, были похожи друг на друга. Грузные, крепкий, бородатые, с мозолистыми руками и прищуренными, никому не верящими глазами. Были тут и купцы, что побогаче одеты, и крестьяне, что одеты скромнее, но добротнее.
- Да что ты мне несешь? - взревел вдруг один из мужиков, крестьянин. – Говорю: нечисть это, а не зверь! Если бы зверь был, его бы давно изловили, ты думаешь али нет?
- Да какая нечисть, Ярема, у нас тут, акромя болотников и леших, никогда никого не водилось, - отвечал ему другой.
- А я говорю тебе - нечисть! - не унимался Ярема. - Столько люда пропало, ни один зверь столько на прокорм себе не берет.
- С тобой, дураком, спорить, - махнул на него рукой мужик.
- Это, я-то дурак?! - закричал обиженный крестьянин. - Чего же ты сам тогда ночью в лес идти боишься, а? Струсил?
- Да я умалишенный тебе что ли, но ночам идти в лес? Зверь меня там и загрызет, а ты моих пятерых деток сам кормить будешь? - Ярема замолчал.
- Я тоже думаю, что это зверь, - крикнули от другого стола. - Больно лютый, правда. Ведь одежду рваную находили и следы волчьи.
- Откуда ты-то знаешь? - спросил еще один, что сидел поодаль.
- Я с охотниками полпути шел. Они из Тапчатника идут, поселка, что на севере, там, поговаривают, этот зверь и начал охоту.
- Топчатник? - переспросил тот, что спорил с Яремой. - Это не у звериных земель ли?
- Нет, чуть дальше, от него дня четыре пути по речке до Тер`Рионовских пустошей.
- Оборотни, будь они неладны! - вскричал Ярема. Все замолкли. Упоминать их не к добру было, тем более в такое смутное время, как сейчас.
- Не они это, - сказал тот, что шел с охотниками. - У нас договор же, столько лет они людей не драли.
- Да кто их теперь знает, - промолвил немолодой мужчина, борода которого была уже седой. Опять воцарилась тишина. Эти люди знали больше моего. Видно, что-то витало над всеми ними, о чем они молчали.
Еще и оборотни эти. Я о них слышала-то немного: что живут на севере да в зверей превращаются, на этом все. Уж видеть их мне точно не доводилось. Страшные, небось. Мужчины продолжали:
- Не оборотни, нечисть, - ответил молодой парень. - Если ночью пропадают, значит, нечисть. Зверь бы и днем людей крал, а тут все по ночам. Известное дело, это признак темной силы.
- Дурень ты молодой, - сказал еще один мужик.
- Все равно убьют, - произнес тот, что был с охотниками. - Я с отрядом шел, все крепкие мужики, изловят да убьют. Нечисть али зверь, не жить ему.
- Где охотники-то твои? - спросил тот, что спорил с Яремой.
- Они в другую сторону ушли, к Птичьему погосту, - я замерла. Эта деревенька рядом с моим селом находиться.
- А что там в Птичьем-то? Напал кто?
- Да, видимо, напали, они мне не больно отчет держат, - огрызнулся мужичок. Я сжала пальцы на правой руке. Марун, храни тетушку, она же тебе, лесному божеству, столько лет служит. Прошептала слова молитвы, в воздухе символ бога начертила. Адэт – не обычная деревенская баба, она знает, как защититься.
Разговор с нечисти и волков перешел на новые налоги и плохие дороги. Мужики все больше распалялись, а я не особо слушала. Мое природное чутье, женское оно или ведьминское, молчало. Значит, все хорошо должно быть. Но страха от этого меньше не стало.
Под вечер я вышла из трактира. Воздух показался кристально чистым и свежим, по сравнению с затхлым в таверне. Мужики все так же чинили колесо и ругались. Парочка охранников обоза сидела около костра, я подошла к ним, села на свободное бревно, они замолкли. Боятся, наверно. И правильно, лучше так, а то ведь мужичье в дороге и снасильничать может.
