52
Саманта попыталась высвободиться из непрошенных объятий. Однако Френсис не собирался разжимать их. Его руки только сильнее стиснули изящное девичье тело. Он зарылся носом в ее волосы, почти отчаянно вдыхая аромат непокорных смоляных прядей.
– Ты жива… Значит, та старуха просто бредила, просто свихнулась в тюрьме! Как ты здесь оказалась? – он явно был в шоке.
Настроение Саманты не располагало к долгим задушевным беседам. Она уперлась ладонями в его плечи и с силой толкнула. Ноль реакции.
«Легче скалу с места сдвинуть, – мысленно проворчала Саманта. – Черт! Неужели он не понимает, как больно ощущать его теплые руки на талии?! И знать, что вся его любовька – фальшивка! Игра, которая надоела ему сразу, как на горизонте нарисовалась Серафима!»
– Поверила в милую сказочку твоей невесты, – язвительно отозвалась она.
Френсис напрягся и наконец разжал руки. Он и Саманта замерли друг напротив друга на холодном полу. Источник света здесь был только один – крохотное зарешеченное окошко под самым потолком. А потому солнце пробивалось сюда слабо, придавая лицам бледный фарфоровый оттенок. Какой-то неживой.
– Я молился, чтобы этого не произошло, – печально проговорил Френсис, отворачиваясь.
В душе Саманты потихоньку закипала злоба и ненависть. Она попала в ловушку из-за него! А он куксится и молчит, говорит неопределенными фразами… Даже не извинился, что бросил после той ночи, оставив лишь дурацкое письмо! Но Саманта не унизится. Черта с два он узнает про ее истинные чувства! И неважно, что сердце кричит, плачет, стонет, разрываясь от тоски.
– Ты – один из нас. Из стаи. А я – Волчица. Я никогда не бросаю своих, – бросила Саманта.
Френсис в отличие от Серафимы поверил. Наверное, потому что женщины, более чуткие, ловят такую ложь на лету. А он не догадался, что есть что-то кроме чувства долга.
К тому же, Френсис хорошо знал Саманту. Она действительно бросилась бы в самое пекло за любого «волчонка», а не только за него… Разница лишь в том, что было у нее внутри.
– Я знаю, – голос Френсиса даже не дрогнул.
Саманта с трудом сдерживала подкатывающие к горлу слезы. Она была одновременно и рада, и нет, что он поверил, клюнул на эту удочку. В эмоциональном плане сразу стало намного легче. Теперь Френсис хотя бы не считает Саманту влюбленной дурочкой, примчавшейся по первому зову! А с другой стороны… Дьявол, она ведь и была этой самой дурочкой! И хотела лишь одного: спасти его и быть с ним. Вместе и навсегда. В горе и в радости, как в старых клятвах, почти забытых в это страшное время.
– Интересно, что с нами сделают? – лениво поинтересовалась Саманта.
Она растянулась на полу, как кошка, рядом с Френсисом. Он сглотнул, наблюдая за ее движениями. Будто и не чувствовала холода, жесткого камня… При взгляде на Саманту внутри снова просыпалось предательское желание. Но нет, нельзя! Френсис сам разбил ее сердце. Теперь он читал в дивных черных глазах только равнодушие. Холод, как тот, что за решеткой окна. Родной брат смерти.
– Подожди, – Френсис отвел взгляд, – нужно кое-что попробовать. Камера глушит боевую магию, но может, не затрагивает остальную, более безобидную? Я эмпатически настроюсь на волну Серафимы. Попытаюсь понять, что она чувствует… Черт!
– Что такое? – встрепенулась Саманта, поднимая голову.
Френсис зажмурился, сжимая виски пальцами.
– Из-за того, что здесь блокируется большая часть магии, вся энергия идет на эмпатию, – он почти застонал, словно вот-вот сойдет с ума от усилия. – Я… не просто чувствую ощущения. Почти вижу Серафиму. Еще немного, сейчас, погоди… Кажется, она идет на совещание «Миротворцев».
– О, вся верхушка собралась здесь, а все благодаря нам, – горько рассмеялась Саманта, закрывая глаза. – Много чести для двух отступников, пускай и считавшихся неуловимыми.