29-2
Ох, как вспыхнули его глаза!
— Я думал, ты никогда не попросишь.
Куда делась его медлительность? Отскочил в сторону, окатил ее из ковша прохладной водой — Марика аж взвизгнула от неожиданности. На руки подхватил и вынес туда, в предбанник, где были широкие лавки и стол, на котором стоял уже кувшин с хмельным медом и лежали хлеб с сыром.
Ольг упал на лавку, усаживая Марику себе на колени: тело к телу, губы к губам. Пробежался пальцами по спине, сжал упругие ягодицы. Снова замер, тяжело и рвано дыша, впился поцелуем в беззащитную шею.
— Как давно я об этом мечтал! Жестокая, теперь не выпущу, никому не отдам.
И Марика вдруг поняла, отчего она так смущалась, так робела: это было настоящее. Не игра в любовь, не пустые, украденные у судьбы ласки, о которых быстро забываешь. Нет, эта страсть — как густой хмельной мед, как глоток ключевой воды в жаркий полдень.
Медленно он наполнял ее собою, так мучительно-медленно! Растягивая, исследуя, овладевая. Горячие губы сцеловывали пот и слезы с висков, шептали что-то невнятное, а она вскрикнула птицей, изгибаясь, принимая его все глубже и полнее, наслаждаясь каждым мигом слияния.
— Еще! Еще!
И он сорвался. Зарычал, стиснул ее бедра железными пальцами, задвигался быстро и мощно. А Марика изо всех сил стремилась навстречу, сводя его с ума: кусала плечи, громко стонала ему в рот, царапалась, выгибалась дугой, подставляя грудь его губам. Как с цепи сорвались оба. Долго же они сдерживали свои желания!
— Дай! Еще! — она и сама не знала, о чем просила, чего требовала, но он окаменел весь, прохрипел “Бери” и… с чем сравнить нахлынувшее удовольствие? Гроза ли пролилась из черных туч, ослепляя, оглушая, заполняя струями воды рот и нос? Волна ли захлестнула? Или, может, молнией озарило ночное небо?
Никогда Марика не думала, что бывает так. Все, что она помнила раньше, даже та их близость в лесной избушке, было лишь предвестником этой бури, этого безумия. А теперь она точно знала, что такое настоящая любовь.
— Ш-ш-ш, милая, ты плачешь?
— Нет… я счастлива. А ты?
— Еще хочу.
Женщина широко раскрыла глаза, уверенная, что Ольг шутит. Еще? Да разве остались у него силы после такой безумной скачки? Но лицо его было совершенно серьезно. Да и тело доказывало, что он не обманывает. Словно и не было ничего только что между ними.
— Я… не знаю, — шепнула. — Давай лучше я тебя вымою. Ты весь потный. А там посмотрим.
Посмотрели, конечно. Выносил Ольг Марику из бани совершенно сомлевшую, завёрнутую в простыню и в меховое одеяло. Так и нёс на виду у всех, а она с закрытыми глазами прижималась к его груди и улыбалась совершенно пьяной улыбкой.
— Мне нужна сорочка! — запротестовала, когда Бурый попытался уложить ее в огромную, роскошную постель княжеской опочивальни. Белье было чистое, пахло снегом, а под одеялами положили горячие камни, завёрнутые в полотенца — чтобы тепло было.
— Тебе не нужна сорочка, — убедительно ответил Ольг, глядя на неё наглыми серыми глазами. Рука его невероятным образом оказалась на мягкой женской груди.
— Нужна. Ты теперь князь, мало ли, кому среди ночи понадобишься. Не хочешь же ты…
Он не хотел. Как представил, что кто-то на его жену смотрит… даже коленки ее не хотел бы показать! Пробурчал что-то невнятное, поднялся, принялся копаться в сундуке. Чей это был сундук, Марика и предположить не могла. Теперь, видимо, их. Вынул оттуда белоснежную длинную сорочку с кружевным воротом, бросил на постель, а потом жадно наблюдал, как его женщина торопливо одевалась. Комнаты ещё толком не прогрелись, пол был ледяным, и Марика, случайно касаясь его пальцами ног, шипела и смешно морщила нос.
Опочивальня была хоть и небольшой (не иначе, чтобы прогревалась быстрее), но с двумя печами. В сундуках вдоль стен хранились меха и одежда, Ольг велел перенести все, что уцелело от огня, сюда. Проверил и остался доволен: все выполнили в точности. Даже его домашние войлочные сапоги, что подарили ему степняки, не потерялись. Здесь, в больших палатах, они будут кстати. Надобно и Марике такие заказать.
Он лежал в постели, а жена (несмотря на то, что обряд не был проведен, именно так Ольг ее мысленно и называл) тихо сопела, уткнувшись носом ему в плечо. Такая юная и трогательная! Что ж, зато он знает, как она будет выглядеть лет через сорок, это тоже неплохо. Надо бы сейчас подняться, разыскать волхва, пока тот куда-то снова не сбежал, переговорить с ним по-мужски… Надо проверить, кинули ли в клеть Ермола… Надо брать Щукина и Правого, есть за что их к смертной казни привести… Надо Варьку проверить… Надо… Вот только слишком длинный был день. Силы кончились, глаза сами закрылись. Молодой бергородский князь уснул сном младенца.
А спустя какое-то время дверь в опочивальню тихо приоткрылась и туда просочилась маленькая фигурка в широкой рубашонке.
— Тятя, мне страшно!
Ольг даже не пошевелился, его сон был крепок и безмятежен, а Марика распахнула глаза, вгляделась в темноту и улыбнулась:
— Конечно, страшно. Чужой дом, пожар, чужие люди. Иди к нам в постель, Варенька. Сегодня можно.
Девочка охотно нырнула под теплое одеяло, прижалась к Марике и шепнула:
— А теперь ты будешь моей мамой? Ведь у каждого ребенка должна быть мама.
— Я всегда об этом мечтала.
Вот теперь и Марике было спокойно. Оба ее любимых человека рядом с ней. Можно не волноваться.
