Бурные страсти тихой Виктории - Лариса Кондрашова

Пронзительный женский визг разорвал тишину небольшого домика молодых супругов Петровских на окраине города, прокатился по двум его комнатам, отталкиваясь от стен и взвихриваясь в маленький звуковой смерч. И вернулся на кухню, втянувшись, как в воронку, в издавший его рот.

От неожиданности глава семьи, который как раз в этот момент чинил сломавшуюся дужку очков от солнца, модных и потому дорогих, с силой воткнул себе в руку маленькую, но тонкую и острую отвертку. Он нецензурно выругался, отбросил очки — они со звоном ударились о керамическую настольную лампу и разбились.

Глава семьи с простым русским именем Александр — жена звала его Санькой — выругался еще круче и поспешил на кухню. Стиснув зубы, он гнал перед собой тапку, но никак не мог попасть в нее ногой, потому вынужден был ступать на холодный пол босой ногой.

— Ну что опять?! — Он прошипел свой вопрос свистящим шепотом, что получилось вовсе не зловеще, как ему хотелось, а не по-мужски истерично и даже скандально.

— Вот!

Его жена Виктория вытянула вперед правую ногу, не переставая поскуливать, словно побитый щенок. На кончике домашней тапки, зажав ее, а заодно и большой палец ноги, болталась захлопнувшаяся мышеловка.

«Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно!» — Александр происходил из интеллигентной семьи, был хорошо образован, потому частенько вспоминал стихи классиков и афоризмы знаменитых людей.

— Ну и чего ты орала?

— Больно же!

Александр сплюнул, но аккуратно и в сторону. Неудобно, кухня все же, снял с ноги Виктории мышеловку.

— Ты говорила на прошлой неделе, что видела мышь?

— Говорила.

— И при этом визжала еще громче.

— Тебя же не было дома!

— Ничего, я себе это отчетливо представляю. Я поставил мышеловку. В самом дальнем углу. За отопительным котлом. Чего ты туда полезла?

Последнюю фразу он произнес раздельно, почти по слогам, таким образом сдерживая выплескивающееся через край раздражение.

— Я уронила за котел разливательную ложку.

— А почему доставала не рукой?

— Сань, но там же узко. Это надо было перегнуться, залезть между котлом и трубой…

— И ты решила выпихнуть ее ногой.

— Ну!

— И выпихнула?

— Так мышеловка же.

Вика смотрела на мужа испуганными глазами и не могла понять, чего он так злится. Ведь это она пострадала, не он. Вон как ноет у нее палец! И потом, ничего не сломалось, ничего не разбилось. Подумаешь, ему-то всего и придется, что повторно зарядить мышеловку…

Раньше, когда с ней случались какие-нибудь неприятности, Санька ее жалел. Баюкал как маленькую и даже сюсюкал. Например, прежде он сказал бы так:

— Что же это с моей малышкой случилось? Ах ты гадкая мышеловка! Поймала совсем не того, кого должна была ловить…

А сегодня он как с цепи сорвался. Вон, даже глаза побелели от бешенства и губы вытянулись в неприятную узкую линию.

— Из-за тебя я уже заикаться начал! Ты вывела бы из себя ангела! Надо же в конце концов что-то делать! По-моему, тебе следует обратиться к врачу!

Он именно так и восклицал в конце каждой фразы, будто словами бил Вику по лицу. Но лучше бы бил, потому что слова его ранили ее куда больше, и она съеживалась, скукоживалась и превращалась, как под воздействием заклинания, в испуганное, затурканное жизнью существо.

И в ответ она даже не оправдывалась, а жалобно повизгивала, чем тоже раздражала Саньку. Да и как она могла его не раздражать?! Такая неловкая, жалкая.

— Я же не нарочно, — прошептала Вика. Ей хотелось плакать, но она знала, что разозлит мужа еще больше.

Однако он не заметил ни ее усилий, ни преданного, любящего взгляда — продолжал разжигать в себе злость к ней, к Вике, и, надо сказать, ему это неплохо удавалось.

— Я не знаю, где проснусь наутро, — сквозь зубы процедил он, — на полу, среди головешек или вообще на том свете!

Вику его слова рассмешили, но и смеяться сейчас ей было нельзя. Потому она пошевелила губами, словно зажевала смех внутрь: проснуться на том свете, надо же такое придумать!

— Сань, а чего на полу-то?

— Кровать под тобой рухнет.

— Но она же новая. На металлокаркасе. Ты сам говорил, сто лет простоит.

— Ну и что же. Под кем другим, может, и простояла бы, а под тобой рухнет! — Он уже почти кричал. — С тобой опасно жить рядом. Ты — тайфун Виктория, цунами, тридцать три несчастья!

— Санька!

Вика потянулась к нему дрожащими руками и смахнула со стола чашку с нарисованным на ней персиком, ту, из которой ее муж любил пить чай. Чашка упала на пол и разбилась вдребезги.

— Ничего, это к счастью, — попыталась успокоить его Вика, но тщетно.

В какой-то момент ей даже показалось, что Санька как раз ждал такого вот повода, последней капли в чаше терпения, после чего… Почему в трудные минуты жизни ее всегда тянет на красивости? Скажи проще: он тебя разлюбил, вот и придирается.

— Все, ты меня достала! Я ухожу!

Он рванулся к двери, но так, словно какие-то путы его не пускали. И спружинили от рывка, удерживая его на месте.

Вика почему-то старалась не думать о самом плохом: в каком смысле уходит? К маме? К какому-нибудь другу? Выйдет из дома, хлопнув дверью, походит, позлится, а когда успокоится, вернется… Чего она гадает, можно же спросить.

— А куда ты уходишь?

— К черту на рога! — заорал он. — В преисподнюю, на край света! Только чтоб подальше от тебя!

— То есть насовсем? А как же я?

— А ты главное за котел не лезь. Возьми швабру и подтяни к себе то, что за него упадет… Вот видишь, мышеловку я опять зарядил. Мышь попадется, ногой ее не доставай. Вот так ножом отогнешь… Нет, ножом не надо, порежешься…

Он прямо весь дрожал от злости и, показывая, как мышеловку разряжать, тыкал в нее ножом. А Вику, как ни странно, это его непривычное состояние не то чтобы успокоило, но заставило прийти в себя. По крайней мере больше не унижаться перед мужем — ни в чем таком особенном она не виновата. Просто очередной случай невезения. Одним больше, одним меньше. Пора бы уже привыкнуть.

— У тебя есть другая женщина? — тихо спросила она.

Санька смутился так очевидно, что Вика поняла — есть. Господи, они прожили вместе всего