по трапу и крикнуть, что я остаюсь. Но потом рассудок возобладал, и я устроила свой зад на удобном сиденье. Мне не хотелось смотреть в иллюминатор.
Эган сел напротив, и мы оказались как в первую нашу встречу: лицом к лицу.
– Можешь поплакать, если хочешь, – вдруг сказал он.
Я нахмурилась.
С чего бы это мне плакать?
Он посмотрел в иллюминатор и равнодушно бросил:
– Из-за Адрика и всего остального.
– Я не буду плакать, – заявила я.
– Я не стану на тебя смотреть, так что можешь отвести душу, – фыркнул он.
– Я не собираюсь плакать.
Но тут же ощутила дурацкий комок в горле.
– Не волнуйся, это нормально, – глупо утешал меня он.
– Я не собираюсь плакать, – повторила я, выделяя каждое слово.
Он пожал плечами.
– Хорошо, я только предложил…
Я отвернулась от него. Заработали двигатели, и через несколько минут самолет взлетел.
Сначала я не хотела этого признавать, но потом поняла, что Адрик, как и Тагус, остался позади. Я не знала, что ждет меня дальше, но это казалось ужасным концом, какие ожидают героев в древнегреческих мифах. Что-то вроде кары, постигшей Прометея за кражу огня у богов: его приковали к скале, и орел каждый день клевал его печень, а поскольку Прометей был бессмертным, каждую ночь печень отрастала, а на следующий день орел возвращался и снова ее клевал, и так целую вечность.
Я чувствовала, что так и проживу всю жизнь, как прикованный к скале Прометей.
Я невольно прижала руку к тому месту, где, по моему мнению, находится печень. Никто, конечно, не собирался ее клевать, но желудок свело от тревоги и страха. Возможно, это было глупо, но я действительно немножко боялась.
Я решила немного отвлечься.
– А ты что будешь делать? – спросила я у Эгана.
– Я должен все исправить, – ответил он монотонным голосом. – Мы должны заявить в полицию на Ригана, проследить, что будет с Эдриеном: пойдет он под суд или нет… Покончить со всем этим.
– А как же Тагус? – спросила я.
– Возьму академический отпуск.
Очевидно, у него не было желания обсуждать эту тему.
– Спасибо, что вернул мне фотографию, – вскоре сказала я.
Я и правда была ему благодарна.
Он даже не взглянул на меня: лишь поднял руку, показав мне средний палец. Это меня немного развеселило, и я слабо улыбнулась. Эган никогда не изменится, но это уже не мое дело.
Я поудобнее устроилась на сиденье, закрыла глаза, приготовившись к долгому молчаливому перелету, и постаралась ни о чем не думать. Возможно, тому виной лекарства, но мне нетрудно было уснуть.
Я проснулась от странного дрожания самолета.
На миг я открыла глаза. И тут же увидела безнадежно прекрасное лицо Эгана. Он смотрел на меня. Я огляделась по сторонам, но все было спокойно, ничего странного. Затем я снова с удивлением посмотрела на него. Он сидел с серьезным лицом, скрестив руки на груди, сунув ладони под мышки и привалившись головой к стеклу иллюминатора.
– Что с тобой? – спросила я. – Ты смотрел на меня, пока я спала?
– Ты казалась мертвой, – равнодушно бросил он. – Я хотел проверить, дышишь ты или нет. Но я не собирался тебя трогать.
Ну да, конечно. Я фыркнула, мысленно говоря: «Даже не мечтай».
– Ты же совсем недавно желал моей смерти.
Его ответ прозвучал сухо и неприязненно:
– Ты считаешь, я хочу отвечать еще за одну смерть?
Я уже открыла рот, чтобы съязвить, но тут самолет снова затрясся.
Я так и осталась с открытым ртом. Нахмурившись, я огляделась, словно желая понять, откуда исходит дрожь.
– Болтанка, – равнодушно подсказал Эган.
– Да, – согласилась я со всей очевидностью.
Конечно, в самолетах так всегда бывает. Сама я летала лишь один раз в жизни, но часто видела такое в кино, так что…
Все снова задрожало.
Я поставила мысли на паузу. Посмотрела на Эгана. А он на меня. Я оценила его состояние, чтобы понять, как себя вести. Он даже не вздрогнул, сидя все в той же позе. Все было в порядке. Все было спокойно.
– Болтанка, – повторила я шепотом.
– Да, болтанка, – кивнул он.
На миг мне показалось, что он хочет меня успокоить, потому что, возможно, у меня на лице было написаны тревога и страх, а потому я тоже кивнула в ответ.
Я уже открыла рот, чтобы сменить тему… Но тут самолет с силой тряхнуло.
Мое бедное избитое тело подбросило на сиденье, как мячик. Я в ужасе открыла глаза: что вообще происходит, во имя Иуды-предателя, покровителя всех предателей? Я изо всех сил вцепилась в подлокотники, чтобы меня не сбросило на пол.
– Не пугайся, ничего страшного, – посоветовал Эган, заметив мою реакцию.
Но я уже испугалась, причем сильно. Мое сердце, разбитое Адриком, бешено заколотилось. Холодные щупальца страха поползли по спине. Я невольно подумала о самом страшном.
– Эган, ты считаешь, болтанка – это нормально? – спросила я в ту же секунду, как только все успокоилось.
Он поднялся и кивнул. Мне пришлось нагнуть голову, чтобы увидеть панораму с высоты. Сердце все так же колотилось. В голове уже мелькали самые жуткие предположения. Я хотела сказать, чтобы он не шевелился, чтобы оставался на месте, но он отважно направился в сторону кабины пилота.
Оставшись одна, я крепко стиснула пальцы. Я набрала в грудь побольше воздуха, стараясь не поддаваться панике. Это самая обычная дурацкая болтанка, ничего более. Просто не может быть ничем другим, я же не могу поги…
От этой мысли у меня пробежал мороз по коже. Вернулся Эган.
– Небольшая турбулентность из-за погоды, – объяснил он, направляясь к своему месту. – Кажется, за бортом сильный ливень, но не стоит беспокоиться. Это значит, лететь осталось недолго.
Едва он собрался сесть, самолет снова с силой тряхнуло. Этого оказалось достаточно, чтобы Эган потерял равновесие. Он камнем плюхнулся на сиденье. Я подавила крик. В то же время внутри теплилась надежда, что все успокоится, и тогда я что-нибудь скажу, однако болтанка так и не прекратилась, нас опять затрясло.
Небольшая турбулентность? И это называется небольшая? Явно происходит что-то не то!
И тут из динамика раздался голос пилота.
– Прошу пристегнуть ремни, – произнес он до смешного спокойно. – Напоминаю, что в самолете имеются кислородные маски на случай необходимости.
Загорелся сигнал «Пристегните ремни».
На миг я совершенно растерялась, но, увидев, что Эган подчинился, поняла, что должна сделать то же самое. Я не понимала, с какой стати ему доверяю, как будто он взрослый, а я ребенок, но какое-то внутреннее чувство заставило меня подчиниться.
Я посмотрела на ремень и поняла, что у меня
