Все твои совершенства - Колин Гувер

И тут у меня в голове щелкает. Она может этого даже не говорить.

– Ты беременна?

Пауза. В телефоне наступает такая тишина, что я смотрю на экран, чтобы убедиться, что мы все еще на связи.

– Ава?

– Ну да, беременна, – подтверждает она.

Теперь надолго замолкаю я. Прижимаю руку к груди, словно сердце вот-вот выскочит. На какой-то миг я вообразила себе худшее. Но теперь, убедившись, что она не при смерти, я не могу понять, почему она не ликует.

– Ты хоть рада?

– Да, – говорит она. – Это, конечно, сюрприз. Не успели переехать – и на тебе. Но ничего, мы уже успели оклематься. Мы вообще-то в восторге.

Мои глаза наполняются слезами. Не знаю, почему мне хочется плакать. Все же хорошо. Она в восторге.

– Ава, – шепчу я. – Это же… обалденно!

– Знаю. Ты скоро станешь теткой. То есть ты, конечно, уже тетка, ведь у сестры Грэма есть дети, но мне как-то в голову не приходило, что я сама сделаю тебя тетушкой.

Я натужно улыбаюсь, но понимаю, что это бессмысленно, и заставляю себя натужно рассмеяться.

– А твоя мать скоро станет бабушкой.

– А вот это вообще ни в какие ворота, – говорит Ава. – Она не знала, что ей и думать. И сегодня либо топит себя в мартини, либо ходит по магазинам и скупает детскую одежду.

Я проглатываю мгновенную зависть: оказывается, мама узнала новости раньше меня.

– Ты… Ты уже сказала ей?

Ава сокрушенно вздыхает.

– Вчера. Я бы сказала тебе первой, но… Мне нужен был мамин совет. О том, как лучше тебе сказать.

Я откидываю голову на спинку дивана. Она боялась мне сказать? Неужели она думает, что я настолько неуравновешенна?

– Ты что же, думала, что я буду завидовать?

– Нет, – тут же отвечает она. – Не знаю, Квинн. Скорее, что расстроишься. Обидишься.

Я роняю очередную слезу, но на сей раз не слезу радости. И быстро ее смахиваю.

– Плохо же ты меня знаешь. – Я встаю и пытаюсь взять себя в руки, хотя она меня и не видит. – Ну, мне пора. Поздравляю.

– Квинн…

Я заканчиваю разговор и тупо пялюсь в телефон. Как могла моя родная сестра подумать, что я не порадуюсь за нее? Она же моя лучшая подруга. И я рада за нее и Рида. И конечно, не обижаюсь на то, что она может иметь детей. Меня возмущает одно: то, что она с такой легкостью забеременела случайно.

О боже! Что я за ужасная личность.

Нет, сколько бы я ни отнекивалась, мне и в самом деле обидно. Да еще трубку бросила. Это же один из лучших моментов в ее жизни, но она слишком меня любит, чтобы отдаться радости целиком.

А я такая эгоистка, что все ей порчу.

Я немедленно перезваниваю ей.

– Извини, – выпаливаю я, как только она отвечает.

– Да все нормально.

– Да ничего не нормально. Ты права. Спасибо, что ты так чутко относишься к нашим с Грэмом неприятностям, но в самом деле, Ава, я так рада за тебя и Рида. И рада еще раз стать тетей.

– Спасибо, Квинн, – говорит она, и я слышу в ее голосе облегчение.

– Хотя знаешь что?

– Что?

– Ты сказала своей матери раньше, чем мне! Этого я тебе никогда не прощу.

Ава смеется.

– Я пожалела об этом, как только сказала ей. Знаешь, какой была ее первая реакция? «И вы собираетесь растить ребенка в Европе? У него же будет акцент!»

– О господи, помоги нам.

Мы обе смеемся.

– И я должна буду дать человеку имя, Квинн. Надеюсь, ты поможешь, а то мы с Ридом никогда не договоримся, как его назвать.

Мы еще немного болтаем. Я задаю ей стандартные вопросы. Как она узнала. Да просто пошла к врачу. Когда ей рожать. В апреле. Когда они узнают, кто у них родится. А это пусть будет сюрпризом.

Уже к концу разговора Ава произносит:

– Да, прежде чем повесишь трубку… – И замолкает. Потом продолжает: – Ты уже получила ответ от последнего агентства по усыновлению, в которое вы обращались?

Я встаю и иду на кухню. В горле вдруг пересохло.

– Получила.

Достаю из холодильника бутылку воды и, открутив крышку, подношу ее ко рту.

– Звучит невесело.

– Что есть, то есть, – говорю я. – Я не могу изменить прошлое Грэма, а он не может изменить мое настоящее. Нет смысла зацикливаться на этом. На мгновение в трубке наступает тишина.

– Но существует же еще частное усыновление?

– А деньги где взять?

– Попроси у своей матери.

– Это же не сумочка, Ава. Я не допущу, чтобы твоя мать купила мне человека. Я бы осталась перед ней в вечном долгу. – Я смотрю на дверь: Грэм как раз входит в гостиную. – Мне пора, Ава. Люблю тебя. И поздравляю.

– Спасибо, – говорит она. – И я тебя люблю.

Я заканчиваю разговор как раз в тот момент, когда губы Грэма касаются моей щеки.

– Ава?

Он тянет руку к моей бутылке и делает глоток.

Я киваю.

– Ага. Она беременна.

Он едва не захлебывается минералкой. Вытирает рот и посмеивается.

– Серьезно? Я думал, они не хотят детей.

Я пожимаю плечами.

– Оказывается, они ошибались.

Грэм улыбается; мне нравится, что он искренне рад за них. Но его улыбка тут же гаснет, а в глазах появляется беспокойство, и это мне уже не нравится. Он ничего не говорит, но ему и не нужно. Я и так вижу его тревогу. Я не хочу, чтобы он спрашивал меня, что я чувствую по этому поводу, поэтому улыбаюсь еще шире и пытаюсь убедить его, что я в полном порядке. Потому что так оно и есть. Или будет. Как только все это окончательно устаканится в моей душе.

* * *

Грэм приготовил спагетти карбонара. Он настоял на том, что сегодня за ужин отвечает он. Обычно мне нравится, когда он готовит, но, похоже, он взялся за пасту, потому что боялся моей неадекватной реакции на такую иронию судьбы: родная сестра случайно залетела, а я шесть лет не могу забеременеть, как ни старалась.

– Ты уже получила ответ от агентства по усыновлению?

Я отрываю взгляд от тарелки с едой и смотрю на губы Грэма. Губы, с которых только что слетел вопрос. Сжимаю вилку и снова опускаю взгляд в тарелку.

Мы уже месяц не обсуждаем проблему нашего бесплодия. Равно как и то, что ни один из нас не проявлял инициативы, чтобы заняться сексом, с той ночи, когда он ушел спать в гостевую комнату. Я надеялась, что мы попробуем в следующем месяце.

Я киваю.

– Да. Они звонили на прошлой неделе.

Я вижу, как перекатывается комок в горле Грэма; он отводит глаза и бесцельно водит вилкой по тарелке.

– Почему ты мне не сказала?

– Я говорю тебе сейчас.

– Только потому, что я спросил.

Я снова молчу. Он прав. Я должна была сказать ему сразу, на прошлой неделе, когда мне позвонили, но мне было так больно. Я не люблю говорить о вещах, которые причиняют боль. А в последнее время боль причиняет все. Вот почему я теперь почти не разговариваю.

Но я не сказала ему еще и потому, что знаю, какое чувство вины гложет его из-за той истории. Истории, из-за которой нам отказывает уже третье агентство.

– Прости меня, – говорит он.

От его извинений мне тоже больно. Он ведь извиняется не за то, что сейчас огрызался. Он просит прощения, потому что знает: нам отказали из-за его давней судимости.

Это случилось, когда ему исполнилось всего девятнадцать. Он нечасто об этом говорит. Почти никогда. Авария произошла не по его вине, но это не имело значения, потому что он был нетрезв. Судимость так и осталась в его личном деле, и поэтому нас всегда будут снимать с дистанции, предпочитая нам супружеские пары без криминального прошлого.

Но это произошло много лет назад. Изменить ничего нельзя, и он уже достаточно наказан за то, что случилось, когда он был всего лишь мальчишкой. Не хватает только, чтобы его