смертью родителей, я договорился первый год во Франции оплачивать некоторые ее счета, но ни за что ей об этом не скажу. Для Дельфины это станет поводом уйти в загул, а она в последнее время пыталась держаться трезвой – во всяком случае, ведет себя чуть разумнее и уже меньше вспоминает о пагубных привычках.
– Ты справишься до конца месяца? – В третий раз складываю футболку.
С ним все будет хорошо. С ним все будет хорошо.
С досадой снова разворачиваю и начинаю заново, чувствуя на себе ее взгляд.
– Что?
– Даже если бы не справлялась, все равно не хочу ни цента из этих паршивых денег. Да я лучше помру от голода.
– Да, но меня это не устраивает. Не позволяй моему брату страдать из-за твоих предрассудков, – предупреждаю ее я. – Он достаточно настрадался.
– Зачем вам идти в поход?
– Нужно многое обсудить.
Она прикусывает губу, заходит в комнату и закрывает дверь.
– Ты уверен, что хочешь этого?
– Мы же уже все решили.
– И сообщаешь им только сейчас? Думаешь, они когда-нибудь поймут?
– Они присутствовали на нескольких собраниях. Я должен рискнуть. Им нужно начать уделять этому внимание. Они либо останутся в игре, либо выступят, но готов поставить на последнее. Дом гениален, но пока он еще просто ребенок.
Дельфина смеется.
– Как и ты.
Она не двигается с места, и это раздражает. Разворачиваю футболку, не в силах сосредоточиться на счете, пока за мной наблюдают. На висках скапливается пот, и меня жутко возмущает, что Дельфина стоит тут и следит за каждым моим движением. Чувствую, как начинает стучать в виске, когда подступает тревога.
– Что?
– Ваши родители бы гордились. – Я смотрю ей в глаза, в которых стоят слезы. За годы Дельфина стала мягче, скорее чувствительной алкоголичкой, чем злобной. – Я опозорила их тем, как справилась с их смертью.
Она редко признает свою вину. Что-то тут неладно.
Я подхожу к ней. Тетя – одна из самых красивых женщин, что я видел, но ее красота потускнела из-за жизни, которая лишила ее многих прекрасных черт. Она никогда не выстоит перед невзгодами, да и брата я никогда ей полностью не доверю из-за того, как она с собой обращается. Потому буду приезжать домой через каждые шесть недель и проводить все праздники и лето в Трипл-Фоллс. Ни за что не позволю Дельфине слепить из Дома свое подобие.
– Хочешь загладить вину?
– Я уже не жду искупления, племянник, – признается она, не смотря мне в глаза.
– Возможно, – соглашаюсь я. – Но, если ты говоришь искренне, – я понижаю голос, – traite-le bien [16].
– Я пыталась с ним поговорить. – В ее голосе звучит надежда, и моя тревога немного стихает.
– Ему не нужен еще один друг. Сейчас ему как никогда нужен авторитет. Но ты должна заслужить его уважение, чтобы он к тебе прислушивался. Расскажи ему свои истории. Расскажи то, что рассказывала мне. Расскажи о своем прошлом. Это хороший способ заслужить его уважение. Sois ferme. Mais traite-le bien. Il te résiste maintenant. Les choses ne changeront pas du jour au lendemain, mais si tu restes ferme, il s’y fera. Fais cela et tu auras gagné ma confiance [17].
– Ты стал намного лучше говорить по-французски, – замечает она.
– Знаю. – На какое-то время я подзабыл французский и подвел Доминика, не упражняясь с ним в родном языке.
– Самоуверенный засранец, – бормочет Дельфина, а потом с беспокойством на меня смотрит. Я перегнал ее по росту еще несколько лет назад. – Ты в этом уверен? Ты знаешь, с кем там связаться?
– Знаю. Знал уже давным-давно.
– Ладно. – Она забирает у меня футболку и вместо того, чтобы сложить ее, сворачивает и засовывает в мою сумку. – Так не помнется. Тебе все равно, но… – Дельфина пожимает плечами.
Перевожу взгляд с футболки на тетю, а потом вынимаю все вещи и скатываю их, как она показала.
– Мистер Всезнайка еще не все знает, – смеется она. – Это уважит твоего папу. Он много говорил…
– Разговоры. – Я раздраженно качаю головой. – Довольно разговоров. Я устал от разговоров, и если парни станут частью этого, – киваю в сторону комнаты Доминика, – то они должны узнать, что происходит. Он думает, я уезжаю подальше от этого места, от него. – Мне больно даже от этих слов.
– Я думала, ты уезжаешь подальше от меня, – ее самоуничижительный смешок говорит сам за себя. Это отдаленно напоминает извинение, но на большее рассчитывать не стоит.
– Мы долго продержались. – А это самые приятные слова, что я могу сказать по этому поводу. После жаркой ссоры между нами Дельфина стала стабильнее и начала снова проводить встречи. Сколь бы ни претили некоторые ее привычки, я немного восхищаюсь тем, как она себя ведет, насколько незыблемы ее убеждения, насколько бескомпромиссно звучит ее речь.
– Остальных ты не уведомишь? – Она имеет в виду основных членов собрания.
– Пока нет.
– Считаешь это разумным?
– Думаю, что, если провалю эту попытку, станет только хуже, если они будут об этом знать.
– Просто будь осторожен. Лучше не шути с теми людьми, которых ищешь, Иезекиль. Людьми вроде твоего отца…
– Дельфина, осторожнее, а то в твоем голосе прорежутся материнские нотки.
– Боже упаси, – шутит она, но в ее голосе и выражении лица есть искреннее беспокойство.
Дельфина не из тех, кто склонен к сентиментальщине, и потому уходит, но перед тем, как закрыть дверь, просовывает голову.
– Тобиас, у тебя все получится. Я знаю.
– Да, у меня получится. И у них тоже, – киваю на комнату Доминика. – Помяни мои слова. Они для этого рождены.
* * *
Сидя перед камином в кресле с высокой спинкой и занеся пальцы над клавиатурой, блуждаю по воспоминаниям о той ночи у костра, когда раскрыл намерения. Спустя почти неделю я крепко прижимал к себе младшего брата, едва сдерживая слезы, пока он пытался вырваться из моих объятий. Расчувствовавшись, я смутил его у всех на виду. Вспоминая тот день, стискиваю бархатные подлокотники кресла. Прихожу в себя, когда лежащий у моих ног Бо оживляется, навострив уши, а потом снова кладет морду на лапы. Когда пес снова приподнимается, слышу доносящийся из спальни слабый всхлип. В груди сжимается сердце, закрываю глаза и чертыхаюсь, когда ее отчаянный стон становится громче. Закрываю ноутбук и вскакиваю на ноги. Бо крадется следом, и мы быстро направляемся в спальню. Войдя в комнату, включаю лампу и смотрю на ее перекошенное от боли лицо, лоб, покрытый испариной, и подергивающуюся руку. Ночной кошмар? В любом случае я не в силах вынести эту картину. Когда мы были вместе, Сесилия будила
