собирался взять такси, – бормочет Грэм. Он отпускает меня, идет в гостиную и падает на диван. Я бы рассмеялась, сочтя это забавным, если бы не подозревала, что причина, по которой он решил сегодня напиться, как-то связана с его отчаянием после того, как он взял на руки новорожденного. Или, может быть, с отчаянием, которое вызывает у него наш брак в целом и которое он хотел на время заглушить.
Я иду на кухню, чтобы принести ему стакан воды. Когда я возвращаюсь в гостиную, он сидит на диване. Я протягиваю ему воду, замечая, что у него стали совсем другие глаза. Он делает глоток и улыбается мне. Он уже очень давно не выглядел таким счастливым и довольным. Теперь, когда я вижу его пьяным, я понимаю, каким грустным он всегда выглядит, когда трезв.
Я и не замечала, что печаль затягивала его все глубже и глубже. Не замечала, наверное, потому, что печаль похожа на паутину. Ее не видишь, пока в нее не попадешь, и тогда приходится отчаянно цепляться за себя, чтобы вырваться на свободу.
Интересно, как долго Грэм пытался вырваться на свободу? Я уже много лет как перестала. Просто позволяю себе и дальше вязнуть в паутине.
– Квинн, – говорит Грэм, откидывая голову на спинку дивана. – Ты такая чертовски красивая. – Его глаза скользят по моему телу и останавливаются на руке. Он обхватывает пальцами мое запястье и притягивает меня к себе. Я цепенею. Я не поддаюсь этому притяжению. Лучше бы он настолько опьянел, чтобы просто вырубиться на диване. Но он достаточно пьян лишь для того, чтобы забыть, что не пытался склонить меня к сексу с той ночи, когда спал в гостевой комнате. Он достаточно пьян лишь для того, чтобы притвориться, что все у нас не так плохо, как на самом деле, все так же ярко, как раньше.
Грэм наклоняется вперед, хватает меня за талию и усаживает на диван рядом с собой. После пьяного, расплывчатого поцелуя он опрокидывает меня на спину. Мои руки закинуты за голову, а его язык у меня во рту, такой приятный на вкус, что я на мгновение забываю, что он застал меня врасплох. Мгновение превращается в два, и вот он уже задирает мою футболку до талии, а его брюки расстегнуты. Каждый раз, когда я открываю глаза и смотрю на него, он смотрит на меня глазами, такими непохожими на мои собственные, такими далекими от уныния, которое въелось в меня навсегда.
Его внезапное избавление от печали достаточно интригует меня, чтобы позволить ему обладать мной, но недостаточно, чтобы ответить ему с той же страстью.
В начале нашего брака мы занимались сексом почти ежедневно, но именно четвергов я ждала с особым нетерпением. Это был один из моих любимых вечеров недели. Я надевала кружевное белье и ждала его в спальне. А иногда надевала его футболку и ждала на кухне. На самом деле было неважно, что я надевала. Стоило ему переступить порог, и я уже оказывалась раздетой.
В нашем браке было так много секса, что я знаю каждый дюйм его тела. Я знаю каждый звук, который он издает, и что означают эти звуки. Я знаю, что ему больше всего нравится быть сверху, но он никогда не возражал, если оказаться сверху хотелось мне. Я знаю, что он любит держать глаза открытыми. Знаю, что он любит целоваться во время секса. Я знаю, что ему нравится заниматься этим по утрам, но больше всего – поздно вечером. Я знаю все, что нужно знать о нем в сексуальном плане.
И все же за последние два месяца… у нас вообще не было секса. Ближе всего к сексу за это время оказались те несколько минут, когда мы обжимались в ванной в доме его родителей.
С тех пор он не пытался склонить меня к сексу, как и я его. И мы вообще не вспоминали, когда в последний раз занимались сексом.
С тех пор я перестала следить за циклом овуляции, и, честно говоря, это стало большим облегчением. Прошла пара месяцев после того, как я перестала контролировать цикл, и поняла, что предпочла бы вообще больше не заниматься сексом. Тогда каждый раз, когда начнутся месячные, это будет совершенно ожидаемо и не вызовет отчаяния.
Но как примирить потребность избегать секса с моей потребностью в Грэме? То, что я не хочу секса, не значит, что я не хочу его. Просто сейчас это другое желание. Эмоциональное. Ведь именно мои физические желания никогда не заканчиваются хорошо. Я хочу его прикосновений, но, если их допустить, это приведет к сексу. Я хочу его поцелуев, но, если буду целовать его слишком долго, это приведет к сексу. Я хочу его заигрываний, но, если они мне слишком понравятся, это приведет к сексу.
Я так хочу наслаждаться своим мужем без того, в чем он нуждается больше всего и чего я хочу меньше всего. Но он приносит столько жертв ради меня; должна же и я делать то же самое для него. Я просто хочу, чтобы секс не был для меня жертвой.
Но это жертва. И сегодня я ее принесу.
Прошло слишком много времени, и он был слишком терпелив.
Я перекидываю одну ногу через спинку дивана, а вторую опускаю на пол как раз в миг, когда он входит в меня.
Он толкается в меня снова и снова, его теплое дыхание скользит по моей шее.
Сегодня тринадцатое.
А что будет через четырнадцать дней?
– Квинн, – шепчет он, его губы едва касаются моих. Глаза у меня закрыты, тело расслаблено – я позволяю ему использовать меня, чтобы секс прогнал хмель. – Поцелуй меня, Квинн.
Я приоткрываю рот, но так и не открываю глаза. Мои руки безвольно закинуты за голову, и я считаю по пальцам, сколько дней прошло с тех пор, как у меня в последний раз были месячные. Может быть, у меня вообще овуляция? Я почти заканчиваю считать, когда Грэм берет мою правую руку и обвивает ее вокруг своей шеи. Он зарывается лицом в мои волосы, хватает меня за ногу и обвивает вокруг своей талии.
Ничего подобного.
Пять дней после овуляции.
Я разочарованно вздыхаю: нет ни малейшего шанса, что это к чему-нибудь приведет. Я и так с трудом заставляю себя заниматься сексом, а этот раз даже не засчитывается. Очень жаль. Ну почему это не могло произойти на прошлой неделе, а не сегодня?
Грэм надо мной замирает. Я жду, что он кончит, но в нем не чувствуется никакого напряжения. Он просто отрывается от моих волос и смотрит на меня сверху вниз. Его брови сдвинуты, он качает головой, а потом снова зарывает лицо в мою шею и прижимается ко мне.
– Могла бы хотя бы притвориться, что еще хочешь меня. Я как будто занимаюсь любовью с трупом.
Он тут же замолкает, словно испугавшись собственных слов.
По моим щекам текут слезы, и он с сожалением выходит из меня.
Его горячее дыхание касается моей шеи, но теперь я чувствую только отвращение. И запах пива, которое придало ему смелость, чтобы произнести эти слова.
– Слезь с меня.
– Извини. Мне очень жаль.
В его голосе звучит искреннее раскаяние, но мне наплевать. Я толкаю его в грудь.
– Слезай, мать твою.
Он перекатывается на бок и хватает меня за плечо, пытаясь повернуть к себе лицом.
– Квинн, я вовсе не хотел… Я пьян, прости…
Я встаю с дивана и прямо-таки выбегаю из гостиной. Не жалею слушать его извинения. Я иду прямо в душ и смываю Грэма с себя вместе со слезами.
«Могла бы хотя бы притвориться, что еще хочешь меня».
Я зажмуриваюсь от унижения.
«Как будто я занимаюсь любовью с трупом».
Я сердито вытираю слезы. Конечно, ему кажется, будто он занимается любовью с трупом. Потому что так и есть. Я уже много лет не чувствую себя живой. Я медленно разлагаюсь изнутри, разлагается и наш брак, и скрыть это уже невозможно.
И Грэм больше не может этого выносить.
Выйдя из душа, я рассчитываю
