на пол. – Следующим номером будут шершни в Хемингуэе!
– Ужас какой, – говорю я, подавляя смех, и слышу какое-то царапанье в задней части магазина. – Послушай, надеюсь, это не пчелы?
Милли закатывает глаза.
– Это Перси! Он думает, что угловой книжный шкаф в отделе истории – его личная когтеточка. – Она отпихивает кота обратно к окну, надолго замолкает, изучая мое лицо, и приподнимет бровь.
– То же выражение лица, – говорит она с уверенным кивком. – У твоей мамы бывало точно такое же, когда она на что-то решалась.
Я открываю рот, чтобы заговорить, но Милли поднимает руку, заставляя меня замолчать.
– Что-то назревает. Я даже знаю что. Давай-ка сразу перейдем к делу. Ты выводишь нас из бизнеса. Закрываешь магазин, продаешь дом. Давай. Просто скажи об этом.
Я качаю головой.
– Ничего подобного, Милли. Ты попала пальцем в небо. Я не продаю магазин. На самом деле как раз наоборот.
Она прищуривает глаза, все еще недоверчиво.
– Послушай, – продолжаю я. – Когда я впервые услышала, что мама оставила мне свое имущество, я не знала, что и думать. Я ведь не видела ее и не слышала о ней с двенадцати лет. Это очень долго. – Внутри начинает пульсировать знакомая боль, но я подавляю эмоции и продолжаю. – С тех пор я ношу в себе много горя. Так что да, когда я сошла с самолета, я не испытывала никаких теплых чувств. – Милли внимательно меня слушает. – Но потом я приехала в Примроуз-Хилл и увидела магазин собственными глазами. Я познакомилась с тобой и Лайзой, встретила Джен, того странного парня на рынке, у которого…
– На голове берет, – с улыбкой заканчивает Милли.
– Да, и, хочу добавить, поддельный французский акцент.
Она кивает.
– Поддельный, не сомневайся.
Я улыбаюсь.
– Но все равно он вписывается, понимаешь? Все сходится. Все вы. Все это, – я замолкаю и обвожу рукой зал. – То есть я хочу сказать, что… я никуда отсюда не уйду. Не смогу. – Я ловлю на себе ее взгляд. – Может быть, я никогда не разберусь в мамином прошлом, но за «Книжный сад» я собираюсь бороться.
Милли обнимает меня.
– Я так и знала! – кричит она. – Знала, что ты не паршивая овца.
Я протягиваю ей салфетку из коробки на прилавке и беру еще одну для себя.
– Но я должна заплатить налог на наследство, Милли, – продолжаю я. – Времени на это полгода, а у меня нет денег. И теперь, если ты готова работать со мной, если проявить немного изобретательности…
Я спохватываюсь, зная, к чему клонится разговор. Да, Милли завершила юридическую карьеру и у нее мог быть какой-то капитал, чтобы помочь, но это стало бы огромным бременем для маминой лучшей подруги. Решив отложить эту мысль на потом, я помогаю ей расставить новую партию книг и рассказываю о вчерашних событиях: об интригующих заметках в «Последней зиме», о том, как мы с Лайзой пили вино и как я набралась храбрости (подкрепленной градусами), чтобы набрать номер телефона, записанный внутри обложки.
– Очень интересно, – говорит Милли, слушая меня с жадным вниманием.
– Да, но попытка познакомиться с мужчиной, которого ты «нашла» в книге, выглядит несколько… безумной, правда?
– Может быть, но в хорошем смысле. – Она усмехается, засовывая на полку новую книгу в мягкой обложке. – Валентина, твоя мама когда-нибудь рассказывала тебе о жизненном цикле книги?
Я улыбаюсь.
– О путешествии? Да.
Милли кивает.
– Он очень длинен. Эта книга, возможно, прошла через бесчисленное множество рук до и после того, как попала в руки Дэниела. Чтобы найти его, могут потребоваться определенные усилия, но не думаю, что это невозможно.
Мы так увлеклись разговором, что ни одна из нас не заметила курьера из FedEx [19], терпеливо ожидающего в дверях. Он деликатно кашляет. Милли вздрагивает, извиняется, быстро приглаживает взъерошенные волосы и расписывается за посылки.
– Ничего страшного, – говорит мужчина, видя, что щеки Милли покраснели.
– Спасибо, Фернандо, – говорит она, кладя пакеты на прилавок, и представляет меня.
– Рад познакомиться, – говорит он и снова поворачивается к Милли. – И… всегда рад видеть вас, мисс Уилсон. – У него черные как смоль волосы, седеющие на висках, хотя видно, что он лет на пятнадцать младше Милли. Когда они стоят рядом, его макушка едва достигает ее ключицы.
– Взаимно, вы же давно доставляете нам товар. Мы в принципе… старые друзья. И вы должны называть меня Милли.
– Милли, – говорит он, на мгновение задержав на ней взгляд, прежде чем повернуться к двери. – До свидания.
– До свидания, Фернандо, – отвечает она, слабо махнув рукой, словно ее правая рука внезапно потеряла семьдесят пять процентов мышечной силы.
– Так-так-так, – поддразниваю я, когда фургон доставки отъезжает. – Кто-то влюбился в парня из FedEx!
– Во всяком случае, не я, – утверждает Милли, как будто выходя из-под власти каких-то чар.
Я улыбаюсь, помогая ей закончить расстановку новых поступлений, и тут вспоминаю последнюю мамину подсказку. Я достаю сумочку и вытаскиваю открытку, чтобы прочитать Милли строчку: «Пускай меня не будет рядом, чтобы вытереть твои слезы, это сделает кто-то другой. Свернись калачиком в бабушкиных мудрых объятиях и слушай, как она говорит: „Тсс“».
Я выжидательно смотрю на Милли.
– Ты хоть представляешь, что это значит?
Ее глаза сверкают.
– Да, представляю, и ты тоже.
– Но я не знаю! Я перечитывала это снова и снова, и… просто не могу вспомнить.
Милли опускается в старое мягкое кресло у окна. Ручки так потерты, что эта дизайнерша интерьера, как ее там, покрылась бы крапивницей.
– Когда ты родилась, я послала твоей маме коробку детских книг – проверенную временем классику. Одну из них, как она мне сказала, ты полюбила чуть ли не с рождения.
Я прикусываю губу, пытаясь извлечь из памяти хоть что-нибудь, что могло бы пролить свет на последнюю подсказку.
– Кролик… Питер? [20] – наконец говорю я.
Милли улыбается.
– Может, дать тебе подсказку?
– Да, пожалуйста.
– Четыре слова. Готова слушать?
Я киваю.
– «В той зеленой комнате…» [21]
Я ахаю, перед глазами у меня мелькают картинки из раннего детства.
– Там был кукольный домик, и воздушный шарик, и… господи, Милли! Бабушка в кресле сказала «Тсс!» – Я качаю головой, вспоминая старую любимую книжку. – «Баю-баюшки, луна!»
– Да. Маргарет Уайз Браун.
Эти строки были действительно запечатлены в моем подсознании, и все же в своем горе мне почему-то до сих пор не удавалось их оттуда извлечь. А сейчас – мне три года, я сижу на коленях у мамы, и мы медленно перелистываем страницы старой книжки со стихами: мышка, кукольный дом, кашка в миске и бабушка, говорящая «Тсс», – набор разрозненных слов и образов, из
